Царь-гора
Шрифт:
Извлеченный из земли человек выглядел как живой. Почти. Придя в себя после шока, Федор внимательно рассмотрел лицо. Оно немного усохло, и кожа стала пергаментной. Правая часть черепа, над ухом, была чуть тронута тлением. «Здесь у него шрам», – вспомнил Федор. Волосы на голове были короткие, вероятно, отросли в могиле, как и щетина на лице. Руки, сложенные на груди, истончились, стали костлявыми, но тоже полностью сохранились. «Медаль» оказалась всего одна – георгиевский крест в петлице. Стоя на коленях, Федор снова посветил в лицо
«Этого не может быть», – сказал он себе. Он пытался проверить впечатление под разными углами зрения и каждый раз получал один и тот же совершенно невероятный результат. Затем он начал вспоминать, чем занимался его прадедушка по отцовской линии во время Гражданской войны. Потратил на это около четверти часа, пока не сообразил, что в семье никто ничего о прадедушке не знает. Федора била крупная дрожь, но он этого не замечал и, усевшись рядом с покойником, в глубоко изумленном состоянии духа ждал рассвета. Он не видел, как к мертвецу подбежал бывалый поселковый пес с ободранным боком, тщательно обнюхал и, ничего не высказав, лег рядом, а морду положил на брошенную телогрейку.
Когда над горами на востоке заалело, Федор поднялся с земли и пошел в поселок. Он не знал, где находится дом старухи Кузьминичны и постучался в первый попавшийся. Здесь ему не открыли, и Федор перелез через соседний забор, прошелся по грядкам, не разбирая дороги, забарабанил кулаком в окно. Оно распахнулось, показалась голова, наставила на Федора клочковатую бороду. С полминуты они смотрели друг на друга, затем голова кротко осведомилась:
– Имеете духовную потребность?
Федор обрадовался, что попал по адресу, и, чувствуя утомление, а в голове некую расплывчатость, сразу перешел к делу:
– Там… у церкви святого откопали.
К счастью, поп оказался понятлив и не стал задавать лишних вопросов, на которые Федор не смог бы сейчас ответить. Через минуту он вышел на крыльцо, одетый в шерстяные штаны и куртку. Батюшка был молод, лет тридцати, волосы стриг коротко и ясным взглядом напоминал князя Мышкина в лучшую пору.
– Идемте, – сказал он.
Федор, пошатнувшись, двинулся к раскопанной могиле и по пути, как мог, воспроизвел рассказ бабушки Евдокинишны. Он очень старался ничего не перепутать, но все же допустил оплошность. Ему было так плохо, что хотелось улечься прямо на землю и заснуть.
– А почему вы решили раскапывать вашего прадедушку ночью? – спросил священник, разглядывая покойника.
– Я не говорил, что это мой прадедушка, – возразил Федор, прогнал разлегшегося пса и, как подкошенный, сел на телогрейку.
– Вы так сказали. – Священник посмотрел на Федора и на глаз определил: – У вас температура под сорок, надо немедленно в постель. Пробыли тут всю ночь?
Федор кивнул и развел руками:
– Бессонница.
– Понятно, – усмехнулся поп. – Пожадничали.
– Вы бы мне не дали копать, – насупился Федор.
– Вот
– А может, это ваш прадедушка? – с надеждой спросил Федор.
– Нет уж, ваш.
Федор помотал головой и пробормотал:
– Это чересчур.
– Ну, не хотите, не буду настаивать, – сказал священник. – Хотя сходство разительное. Однако интересно: если ваша бабушка называет моего дедушку дядькой…
– Двоюродным.
– …то мы с вами в некотором смысле родственники.
– Меня Федор, – сказал Федор. – А вас?
– Отец Павел. Рад столь неожиданному знакомству. Что же мне с вами прикажете делать, больной? Вы где живете?
– Там. – Федор махнул рукой. – Оставьте меня в покое. С ним что-нибудь делайте. – Он показал на покойника. – Нетленные мощи. Канонизируйте или что там у вас в таких случаях.
– К лику святых усопшего причисляют не за сохранность тела, – объяснил отец Павел, наклонясь к покойнику и рассматривая чуть потлевший офицерский мундир, – а за следование правде Божией при жизни и свидетельствование о ней. Тело же может сохраниться по разным причинам. Здешний сухой климат и мерзлый грунт вполне могут мумифицировать останки.
– Значит, не святой? – отрешенно спросил Федор. – Слава богу. А то я уж испугался.
Он сделал слабую попытку надеть телогрейку, но вытащить ее из-под себя не получилось. Солнце уже поднялось над горами, однако холод не отступал.
– Первый раз слышу, чтобы Бога славили именно за это, – сказал отец Павел, взялся за Федора и поставил его на ноги, почти что взвалив на себя. – Но, видите ли, надо еще доказать, что этот человек не святой. Презумпция невиновности, понимаете. У Бога все святы, кроме очевидным образом отпавших.
– Ваше богословие, батюшка, мне сейчас не впрок, – плывя сознанием, произнес Федор. – Что вы там на нем разглядели?
– Орден Святого Георгия четвертой степени, бело-зеленый нарукавный шеврон колчаковской армии, погоны, тоже бело-зеленые с серебряным кантом. Если не ошибаюсь, полковник или подполковник.
– А-а, все-таки не генерал, – пробормотал Федор. – Но полковник тоже шишка, а? Только вот не было в этой благословенной глуши никаких полковников. Разве что в Барнаульском гарнизоне.
– Вы, Федор, по профессии, простите, кто? – поинтересовался священник, уводя его по дороге к поселку.
– Так, изыскатель, – без ложной скромности ответил тот.
Со стороны степи их настигал топот копыт.
– Ну вот, опять она будет топтать меня своими лошадьми, – пожаловался Федор.
Отец Павел остановился и обернулся. Из-за горелого остова церкви на дорогу вылетели пятеро разномастных коней. Впереди верхом на вожаке скакала Аглая, на ветру белым знаменем полоскались длинные растрепанные волосы.