Царь-гора

Иртенина Наталья Валерьевна

Она показала взглядом на табуретку у постели. Федор жадно глядел на ее исхудалое лицо.

– Что ты с собой сделала…

– Хорошо, что ты приехал. Я хочу… нет, я должна тебе…

– Ты ничего мне не должна, – спешно возразил он.

На лице у нее заблестели слезы, потекли к вискам.

– Прости меня. Я была…

И дальше пошло такое, от чего у Федора полезли

на лоб глаза. Что она была ужасная дура, хуже самой глупой деревенской бабы. Что ее мало за это просто убить, а надо зажарить на медленном огне. Что из-за своей гордыни и непроходимой тупости она обидела такого хорошего человека, как он. Что он действительно не мог знать, чем все закончится там, в горах, и не хотел никому зла, наоборот, спасал ее, неблагодарную. Что все эти долгие месяцы она только о том и думала и в итоге вот. Результат, как говорится, налицо.

– Простишь?

– Дуреха ты и вправду. Я тебя простил еще до того, как нашел у себя это.

Федор положил ей на грудь золотой медальон.

Аглая просияла, похожая на полыхающую огнем щепку, выпростала из-под одеяла прозрачную руку, сжала заветный медальон.

– Спасибо. Ты настоящий…

– Кто?

– Просто – настоящий.

Федор качнул головой.

– А теперь и ты меня прости.

Аглая внимательно выслушала его, еле заметно двигая тонкими золотистыми бровями: что она была права и он действительно догадывался, когда вел тех двоих в горы. Что, наверное, он в самом деле хотел, чтобы все так кончилось, только не признавался себе – боялся. И что был страшно наказан за это. И какой он был недоумок, что разозлился на нее, когда она прогнала его.

– Оба мы хороши, – подытожила Аглая и взяла его за руку.

– Ну, со мной все ясно, – сказал Федор. – Но ты-то чего ради себя так мучила?

Она изобразила хитрую усмешку.

– Венчаться надо не с тем, кто полюбится, а с кем готов промучиться всю жизнь.

– Это что, – поразился он, – предложение руки и сердца?

– Оно самое.

Федор, вместо того чтобы обрадоваться, огорченно вздохнул.

– Все у нас с тобой не как у людей. Ну почему не я тебе делаю предложение,

а ты мне?!

Возрожденную усть-чегенскую церковь освятили во имя Всех святых. Белокаменная краса с тремя куполами, вытянутыми в шпили, быстро прослыла окрестной достопримечательностью и собирала не только проезжих туристов. Русское население на сто верст вокруг, одичавшее от духовной бескормицы, вдруг потянулось к храму. Затепливало свечи, умилялось на иконные лики, с натугой извлекало из закромов застарелые грехи, охотно внимало красноречию отца Павла на проповедях. Вслед за тем дрогнуло туземное население: стариков, стращавших духами, не слушали, бегали смотреть на русского Бога, украдкой трогали распятие и повязывали, где можно, цветные ленточки.

Едва встав на ноги, Аглая отправилась к конюшне, битый час ласкалась с лошадьми, кормила сахаром, расчесывала гривы. Утомившись, позволила Федору отнести себя на руках домой – весу в ней было, как в котенке. На другой день он повел ее гулять к церкви. Уговорили отца Павла совершить обручальный обряд, для чего скрутили в кольца бесхозную проволоку. После обогнули церковь и остановились у могильного креста. Вокруг плиты густо вылезала из земли майская трава. Позолоченные буквы ярко горели на полуденном солнце.

Аглая вскрикнула. Взгляд Федора заметался, но ничего страшного поблизости не обреталось.

Она показала. В нескольких метрах от могилы тянулся к небу безобидный прутик с березовыми листьями юного салатного цвета.

– Этот кустик похож на привидение? – спросил Федор.

– Почти, – еле слышно прошептала она. – Он похож на белую березу.

Федор уставился на березу, пытаясь угадать в ней нечто большее, чем дерево.

– Прошлым летом ее здесь не было, – удивлялся он. – Когда успела вымахать?

Аглая вцепилась в его ладонь, сжала из всех своих хилых сил.

– Белая береза возвращается. Ты знаешь, что это такое?!

– Лучше скажи сама.

Она обмякла, оперлась на него и ответила:

– Чудо.