Царь горы
Шрифт:
Прощаясь с ней, Борисов попросил:
– Серафима, не подавай пока на развод, а то меня из академии попрут… Помнишь, как Леночка любила с разбега бросаться мне на шею: «Папочка, когда я вырасту, стану твоей женой…»? Потерпи немного ради памяти о ней…
Лицо Серафимы при упоминании о Леночке исказила болезненная гримаса. Она посмотрела на него с презрением:
– Ты, Борисов, страшный человек! Хоть когда-нибудь ты можешь не думать о карьере?
…Через полгода, уже учась в академии, он получил от Серафимы письмо, в котором она просила написать заявление
«У нас с тобой не только детей нет, но и ничего общего…» – подумал он и написал в Шадринск, что против развода не возражает.
Спустя два месяца Борисов получил ещё один конверт, на этот раз – официальный, с уведомлением, что его брак с Серафимой Борисовой районным судом расторгнут, что бывшая жена вернула себе девичью фамилию Черняева и что ему надлежит прибыть в Шадринский ЗАГС для получения свидетельства о разводе.
– Как-нибудь заеду… – решил он и больше о Серафиме постарался не вспоминать.
Глава четвёртая
Через пару недель после того, как в арке появилась злополучная надпись, Инга вдруг заявила:
– Борисов, ты стал так громко храпеть, что я с тобой не высыпаюсь… – И, не слушая вялых оправданий и возражений, постелила ему на диване в гостиной.
Он улёгся на диван, надеясь, что эта «санкция» временная. Но история повторилась и на следующий день, и на третий…
Борисов заныл:
– Я, вообще-то, твой муж. С какой стати я должен спать в гостиной? Хочу спать с тобой!
– Пожалуйста, не спорь! Поспи пока отдельно, какое-то время… – настойчиво попросила Инга.
Но уже через неделю Борисов пришёл к неутешительному выводу, что нет ничего более постоянного, чем временное, и пошёл в наступление.
Он купил букет хризантем, вручил его Инге и поцеловал её в губы со всей силой сдерживаемой страсти.
Инга на поцелуй ответила, но как-то, мягко говоря, по-родственному. Словом, повела себя совсем не так, как бывало, когда они с порога начинали целоваться… А после, смеясь, искали по квартире предметы гардероба и целовались снова…
Ещё в начале их совместной жизни Борисов вывел для себя железную формулу: женщину надо ласкать, смешить и пугать… Причём делать это так, чтобы возлюбленная и предположить не могла: пугаешь ты её, смешишь или всё-таки ласкаешь….
Но Инга умела разобраться что к чему. И, в свою очередь, любя его (тогда он был в этом абсолютно уверен), «включала» то сумасбродную девчонку, то опытную женщину-обольстительницу, а то заботливую мать, не упускающую случая проинструктировать своё «неразумное дитятко»:
– Ну как ты моешь тарелку, милый? Губку надо держать другой стороной… Да, именно так! Тщательнее мой, и – с мылом! Руку перехвати! Переверни! Не забудь, пожалуйста, середину…
Он не обижался, зная, что в любой момент, стоит только приобнять её за талию, сделать подножку, повалить на спину, и строгая
Оттого Борисову и трудно было смириться с непривычной закрытостью Инги, с её отстранённостью…
– Ты меня разлюбила? – спросил он однажды.
Инга, зябко кутаясь в длинную шерстяную кофту, сидела в кресле, поджав ноги под себя. Она посмотрела на него с укоризной:
– Борисов, тебе что, заняться нечем?
– Почему это нечем? Очень даже чем… – Он присел на подлокотник кресла и крепко прижал её к себе.
– Ой, ты меня сломаешь! Медведь! – недовольно сказала она. – Иди лучше стихи пиши!
– А как же любовь?
Инга выпустила колючки, как рассерженный дикобраз:
– Да что ты заладил: любовь, морковь… Больше поговорить не о чем?
Борисов очень не любил, когда она сердится, и дал задний ход:
– Нам всегда есть о чём поговорить… Например, почему ты стала ко мне холодна?
Инга стукнула его кулачком по ноге:
– Борисов! Не выводи меня из себя! Скажи лучше, как там Жуковский – нашёл финансирование для вашего «Рассвета»?
– Пока нет, но ищет… – Борисов нехотя стал рассказывать, как именно главный редактор выбивает им бюджет, к кому в правительстве региона ходит на поклон, какие аргументы приводит, кто и какие «откаты» просит за содействие…
– Какие с вас «откаты»? – возмутилась Инга.
– Ну да! Это в тротуарную плитку можно «маржу» упрятать: плитку положил, деньги снял, а сколько потратил на самом деле – никто не знает. А в журнале сделаешь «откат», значит, не хватит на тираж… Не будет тиража, как отчитаешься за полученные деньги? – посетовал он. – Да если бы властям предержащим журнал был нужен, деньги сразу бы нашли… Находят же миллионы на разные шоу и спортивные соревнования. Я уже не говорю, сколько тратят на банкеты чиновников и показуху в дни приезда высших должностных лиц… В загородную резиденцию губернатора закупили два белых рояля «Стейнвей». Ну, я понимаю – один, а зачем сразу два?
Инга, довольная тем, что сменила тему разговора, заулыбалась:
– А вдруг приедет Сам и захочет в гостевом доме одним пальчиком сыграть «С чего начинается Родина…»?
– Самому не до этого! У него сейчас Сирия в приоритете… Это для какой-нибудь мировой музыкальной знаменитости, чтобы дуэль пианистов устраивать…
Инга покачала головой:
– Для знаменитости стараться не станут. Пианист он и есть пианист. Какой бы ни был талант, а всё равно – обслуга. Сейчас начальники стараются только для тех, что выше сидит, с кого можно пользу поиметь: карьерное продвижение или орденок в петличку… Слышал новый анекдот? Рука кричит ноге: «Зачем ты мне, если ничего взять не можешь?» – Она смешно наморщила лоб. – А чиновники рассуждают с калькулятором в руках: скажите мне, Борисов, с вашего «Рассвета» какая польза? Так – деньги на ветер… Вот объясните мне рентабельность государственных затрат на издание вашего журнала. Ну, кто его читает? Одни только пенсионеры да авторы, которых вы публикуете!