Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)

Белоусов Петр

Прославление Царя обозначило как преступников очень многих — в том числе вчерашних и сегодняшних большевиков, под каким бы названием они ни скрывались. Их правление было по-настоящему преступным: свою власть они начали с убийства святого, и на этой крови хотели утвердить себя. Как писал Троцкий по поводу расстрела Царской семьи: «Ильич как всегда поступил мудро. Во-первых, мы показали всем, кто мы такие, и во-вторых, что к старому возврата больше нет». И новая власть в России, даже если она именуется демократической, может быть продолжением той же самой власти, духовно и физически.

Как писал несколько десятилетий назад выдающийся богослов нашего времени архимандрит Константин Зайцев, «сейчас, может быть, наиболее явные признаки расщепления русского общества на два духовно разноокрашенных

лагеря — при всех их в иных отношениях возможностях сближения — это то, как они относятся к Царской семье» [707] . А сегодня, добавим мы, это как никогда соединяется с отношением к судьбе России, ради которой Царь принес себя в жертву.

Однако мы были всегда готовы и к тому, что в наше время великих подмен эту канонизацию разрешат и примут в ней торжественное участие вчерашние и сегодняшние хулители Царя и распинатели России, чтобы превратить все в красивый узор, как они уже сделали это с трехцветным знаменем и двуглавым орлом Императорской России и как они намереваются сделать это с самой идеей православной монархии, превращая ее в украшение антихристианской власти маммоны.

707

Кирилл (Зайцев), архимандрит. Светлой памяти возлюбленного Государя. «Слово Церкви», 1950.

Тем не менее прославление Царя стало победой над темными антихристианскими силами, победившими Россию в 1917 году. Пусть в небольшой части народа, но победой. Канонизация отогнала какую-то часть бесов от России и от Церкви.

В народе, даже мало духовно просвещенном, но знающем на иррациональном уровне имена Сергия Радонежского и Серафима Саровского как символ русской святости, символ России, совершилось узнавание еще одного великого русского святого. И уже мало у кого язык повернется произнести на него хулу.

Известна мысль преподобного Серафима: «Стань святым, и тысячи вокруг тебя устремятся к святости». Осознание того, что произошло: убили Царя с семьей, проклинали семьдесят лет и еще десять лет глумились, а он оказался святым! — начало покаяния, обретения народом Царя. Народ обрел новую возможность узаконить Царскую власть и победить врагов Отечества. Канонизацией Царя мы осознали себя как нация, поставили немаловажный предел гибели русских. Эта канонизация цементирует нацию, в ней — духовное объединяющее начало. Возвращение русскому народу его достоинства.

У нас оказалось достаточно покаяния, правды и духовности, чтобы признать Царя святым. Наша Церковь достаточно свободна, чтобы явить свою святость. Канонизация Царя стала историческим чудом — еще недавно среди всеобщего предательства и забвения нельзя было представить даже возможность такого. На исходе XX века, когда война со злом вступила в новый период, мы получили от Бога эту неодолимую духовную поддержку.

Как происходило в народе постепенное осознание святости Царя? Не сразу он был прославлен нашей Церковью после крушения советской власти, но отношение к Царю в Церкви и в обществе постепенно менялось. Это было знаком того, что, несмотря на кажущуюся безнадежность ситуации девяностых годов, какая-то часть народа пробудилась. «Есть немало храмов, — было сказано в докладе Комиссии по канонизации в 1997 году, — где уже молятся перед иконами царственных мучеников». Вот чудо, свидетелями которого мы явились: естественная потребность православных русских людей в канонизации Царя совпала с волей Божией.

«Соскучились, что ли, по Царю-батюшке?» — насмешливо говорили противники православной монархии, как будто для России это не было лучшим временем. Между прочим, соскучились. Плохо нам стало без него, и все хуже становится, с тех пор как вместо Божия помазанника пришли помазанники сатанинские.

Вот разговоры, которые я слышал во время крестного хода в память Царя-страстотерпца: «Значение канонизации огромно, не все даже можно выразить словами», — сказал один молодой человек. «Самое главное, — заметил другой, — здесь раскрывается, что это наш Царь.

В этом одновременно и покаяние, и все вместе». «Я очень молюсь, чтобы прославили Царя, — добавил третий, — мне легче будет: не в Зарубежной только Церкви, а у нас признали Царя святым. Я этим утвержусь в том, что я живу в России, а не где-то, не в колонии».

Тема канонизации, действительно, прежде всего — тема пробуждения. Размышление о том, как отшибли память у народа, как держали его в гипнотическом сне, внушая, что ничего не было, и не было Царя. Самая запретная тема была — Царь.

В начале 60-х годов Цезарь Голодный, сын известного поэта, «певца революции» Михаила Голодного, человек неверующий, крайне рациональный, рассказал мне, что в войну, когда ему было 14 лет, он с мальчишками тушил на крышах зажигательные бомбы. В одном из домов на чердаке на них свалился откуда-то сверху деревянный ящик. Он с треском раскололся, и они увидели большой портрет Николая II в золоченой раме. Мальчиков охватил непонятный им самим ужас. Они стояли как завороженные и смотрели на портрет. Чего испугались они? Может, прикосновения к чему-то запрещенному, невероятному посреди советской действительности? Тогда ведь, при Сталине, могли обвинить в укрывательстве портрета и огромный срок дать. Поди потом докажи другое. Уже в одном факте, что они это видели, был с точки зрения власти криминал, наглядная антисоветская агитация. «Да нет же, — сказал Цезарь, — это был совсем иного рода страх. В это время уже шли похоронки, одна за другой» — и он стал называть убитых на войне молодых ребят, немного старше его, из его двора. «Какая связь между войной и Царским портретом?» — спросил я. «В том-то и дело, что здесь, на чердаке, произошло то, что как молния просветило сознание: как в каком-то странном калейдоскопе Царь и эта война, и вся наша жизнь соединились в одно, — сказал он. — Глядя на лицо Царя, я вдруг пронзительно, отчетливо понял, что возмездие существует. Мы убежали, оставив на чердаке портрет, и никогда не обсуждали это событие между собой. Но то, что мне тогда открылось, навсегда осталось в душе».

Из вышеприведенного рассказа хорошо видно, что это было табу, бесовская заколдованность народа. У колдунов есть такой прием: напустить на человека порчу, чтобы к нему относились как к мертвому. Однако народ пробуждается и видит Царя. Эта порча постепенно преодолевалась через Церковь, через священников, и канонизацией началось ее преодоление во всем народе. Как говорится, Бог правду видит, да не скоро скажет, — и Бог обнаружил эту правду. И чем больше люди прикасаются к Царю, чем больше видят его портреты, чем больше читают о нем книг, вроде исследований Соколова или генерала Дитерихса, тем слабее это табу. То, что открылась эта правда, — хороший знак для России: Россия осознала, что у нее был Царь, и теперь он есть — в образе святого, заступника небесного. Это начало покаяния: тот, кого убили, кого пытались сделать посмешищем и скрыть вообще всю правду о нем, теперь признан святым.

Наш Царь — святой символ России. У каждого народа свое историческое призвание и свои особенности. Сейчас происходит все большее обезличивание народов, именно потому, что в каждом народе, как и в каждом человеке, истинно и единственно неповторимо только то, что принадлежит Христу. Русский Царь отличается от европейских монархов, и русский народ соответствовал этому образу правления. Русский народ — простодушный, и Царь ему нужен был мудрый и простодушный. В последнем Царе все это соединилось.

Вот почему проросли, устремились к этой тайне души столь многих людей. И размышления молодых верующих во время царского крестного хода, которые я приводил выше, — не поверхностный патриотизм, а проявление глубокого православного самосознания.

Если бы Царя не свергли, не убили, они и священников, и весь православный народ не могли бы убивать. Он явился первомучеником в Церкви новомучеников, пусть хронологически это и не совсем так.

Но враги подбирались к Царю и к Церкви. Когда говорили, что нам не нужен наш православный Царь, они хотели отнять у народа даже инстинкт самосохранения. Они клеветали на Царя, чтобы русские перестали быть русскими, и хотя бы на уровне инстинкта самосохранения мы должны сегодня это понять.