Царь Иоанн Грозный
Шрифт:
— Пить так пить, — говорил Грязной, потягивая вино из воронка и передавая другим сидящим, — весёлая беседа на радости — пир! Только мёду мало... А чтоб на всех достало, хорошо бы ливонскую бочку выкатить.
— Потешьте шута, — сказал Иоанн.
И чашники вкатили серебряную бочку.
— Не испугаете, — закричал Грязной, заглянув в пустую бочку, — завтра же вытрезвлюсь.
— Когда вытрезвишься, поезжай со мной на охоту.
— Эх, государь, мне уже чистое-то поле наскучило; бывало скачешь на коне, посвистываешь: добрый мой конь, бурочка, косматочка, троелеточка! А земля так и бежит под тобой! Бывало, государь, завидишь, птица
— Полно, заяц, — сказал Малюта Скуратов, — ты и в поле ничего не наезжал, не следил зверя бегущего, не видел птицы перелётной.
— Видал соколов почище тебя.
— Молчи ты заяц, Грязной, — сказал Иоанн.
— Заяц не укусит, государь, ни одной собаки, — отвечал Грязной, — а я закусаю не одного Скуратова!
— За это я велю тебя запоить мёдом насмерть.
— Смерти не боюсь, государь, а боюсь твоей царской опалы, в мёду же медовая смерть!
Иоанн усмехнулся, посмотрел на Грязнова и на большую серебряную бочку, как будто измерял её глазами, нельзя ли со временем исполнить его желание.
Кубки не переставали ходить вокруг стола; разговор коснулся службы боярских детей.
— Государь, — сказал громко Малюта Скуратов, — пусть боярам служат дети боярские на земщине, а ты, опричь того, учреди для себя царскую стражу.
— Оберегать твоё дражайшее здравие! — прибавил Левкий.
— Да из кого же выбрать, — спросил Грязной, — небось из черноризцев?
— А разве благочестивому царю неприлично окружить себя ангельскими чинами? Так, государь, в телохранителях твоих должен быть и ангельский чин.
— Нет, Левкий, прока в постниках мало, — сказал Грязной.
— Надёжнее будет, — сказал Фёдор Басманов, — когда царь выберет удальца к удальцу, чтоб было на кого понадеяться, а за царя постоять!
— Я соглашу тебя с Левкием, — сказал Иоанн, — выберу удалых и облеку их в ангельский чин.
— Хорошо, государь-братец, — сказал князь Юрий Васильевич.
— Пусть никому не служат, опричь тебя, — сказал Левкий, — и назови их опричниками, а сам будь нашим игуменом; воздержания, государь, от тебя не требуем, довольно твоего благочестия, ты благочестив и милостив; таков, как прётся песня про князя Ивана Даниловича. Левкий, постукивая кубком, запел:
А как было то в Москве белокаменной. При князе Иване Даниловиче, Зачинался тогда Успенский собор, На зачине был сам батюшка, великий князь, Видит много он бедных по улицам; Стало жаль ему нищей братии, Государь наш князь в руки посох взял, Государь наш князь калиту подвязал, Наменял он корабленичков На копеечки серебряные, Наделяет бедных и страждущих. С той поры его Калитой прозвали, И Бог взял Калиту на небес высоту.Левкий, окончив песню и сняв клобук, поклонился.
— Ну, что ты распелся, — сказал Иоанн, — попросил бы лучше Басманова.
— На твоё рождение, государь, я потешу тебя песнею, — сказал Фёдор Басманов и
— А вы кричите, — сказал Басманов весёлым гостям, — рыбы, рыбы, рыбы.
Птицы полетели высоко, в небеса...И все с громким хохотом повторили «птицы, птицы, птицы», махая руками.
Туры да олени за горы ушли...И бояре, закричав «туры да олени», побежали вслед за Басмановым, спотыкаясь, кругом стола. Смех раздавался в палате.
Басманов продолжал:
Князь наш растёт не по дням, по часам, Он говорит своей матушке: «Не пеленай меня, матушка, В пелену, пояс шёлковый. Пеленай, государыня, В крепки латы булатные, Дай на голову шлем золотой, Тяжку палицу, свинцовую, Я возьму царство казанское, Завоюю астраханское. Завладею сибирским я, Три короны к тебе принесу!»— Склад лучше песни, — сказал Афанасий Вяземский.
— Поцелуй Фёдора, — сказал Алексей Басманов Иоанну, — как я целую его. Он поёт, как красная девица.
— У меня голова кружится, государь, а то я лучше бы спел, — сказал изнеженный любимец.
— Голова кружится — ляг отдохнуть, — сказал Иоанн, держа его за руку.
Басманов улыбнулся и склонился головою на плечо Иоанна.
Между тем шут Грязной хвалился, что скоро будет воеводой.
— Горе-воевода! — сказал Мстиславский.
— Не хвались воеводством, а хвались дородством, — сказал Малюта Скуратов.
— Мстиславский толст, а я не прост, — говорил Грязной, — величается он воевода большого полка, а я воевода большого ковша, так посмотрим, кто одолеет?
— На чём же бой, на копьях, что ли? — спросил царевич Симеон Бекбулатович.
— На чарках, и кто отстанет, тот полезай сквозь ухо иглы.
Иоанн смеялся, а Малюта Скуратов, взяв с серебряного блюда чрезвычайной величины дыню, покатил её к Грязному, закричав: «Ешь за то, что весело шутишь».
— Экая невидаль! — сказал Грязной, притворяясь обиженным, — другое дело, если б подвинул стопу мёду и сказал: «Пей за то, что весело шутишь».