Царь Итаки
Шрифт:
— Сегодня вечером, Пенелопа, ты выглядишь еще более великолепно, чем обычно, — сказал локриец Аякс, а его маленькие глубоко посаженные глазки стали гулять по телу царевны вверх и вниз. Он облизал тонкие губы, а змея у него на плечах сделала примерно то же самое. — Может, присоединишься ко мне и выпьешь немного вина?
Неэра с неудовольствием посмотрела на мужчину. У нее вызывал отвращение его сломанный нос и оспины на лице. Змея на плечах казалась более очаровательной, чем ее хозяин, поэтому рабыня с ужасом наблюдала, как Пенелопа глядит на мужчину
— Если этот человек вас беспокоит, госпожа, то я могу позвать вашего отца. Он сидит неподалеку отсюда.
Коротышка рассмеялся.
— Можно подумать, что простая служанка осмелится приблизиться к царскому возвышению! Кроме того, мне кажется, что твоя хозяйка не жалуется, — добавил он и опустил руку на голое бедро Пенелопы.
— Да, Неэра, — согласилась Пенелопа. — Не будет вреда, если я проведу какое-то время с сильным и симпатичным мужчиной, не правда ли? Отправляйся назад в мою комнату и попробуй зашить то платье. — Она снова развернулась к Аяксу и провела рукой по шее его змеи. — Иди.
Все рушилось! Неэра не могла поверить своим ушам. Предполагалось, что события произойдут совсем не так. Но что она могла поделать? Девушка была только рабыней, притом — не очень умной. Она почувствовала, как внутри нарастает паника, и снова обвела взглядом зал. Наконец-то появился Дамастор…
* * *
— Надень вот эту тунику. Это подарок госпожи Елены.
Дамастор протянул тунику Одиссею, когда тот после ванны собирался набросить свою обычную одежду.
— Мне передала ее служанка Елены. Царевна считает, что твоя старая одежда несколько поизносилась.
Это было правдой, ведь итакийцы уже давно покинули дом. Одиссей взял предложенный подарок и бросил обычную одежду, потерявшую изначальный цвет и несколько раз зашитую, в угол комнаты. В последние несколько дней он был так занят планами Агамемнона, что почти забыл о том, что Елена хочет видеть его своим мужем. Однако царевич подумал, что она, вероятно, уверена в его согласии, раз посылает подарки до того, как он подтвердил свое решение Тиндарею.
Одиссей надел тунику через голову и почувствовал, как ткань прижалась к коже. До него уже доносились звуки пира на первом этаже дворца, и царевич принялся мысленно готовиться к вопросам, которые ему задаст Агамемнон. Военный совет оказался ужасающим провалом, как и ожидал Одиссей. Некоторые открыто обвинили Агамемнона в том, что он хочет ослабить их на родине, сделав уязвимыми для микенских армий. Поскольку часть членов военного совета охватили подобные подозрения, он быстро превратился в хаотичный фарс. Собравшиеся орали друг на друга, иногда уходили.
Теперь царь Микен отчаянно пытался восстановить положение. На него произвело впечатление предложение дать клятву, которое пришло на ум Одиссею, и Агамемнон попросил его придумать что-то подобное ради объединения греков против Трои.
Несмотря на оказанную честь, душа Одиссея не лежала к этому.
Если бы он смел, то вернулся бы уже много месяцев назад, воспользовался бы глиняной совой, которую вручила ему Афина. Он сломал бы ее, вызвал богиню, а с ней рядом мало бы кто смог устоять против его ярости. Но Одиссея остановили сомнения. А если он сломает глиняную фигурку, а Афина не придет? Вдруг это очередная шутка богов? Отсутствие веры заставляло искать более надежные способы возвращения царства отца.
В результате Одиссей теперь стоял перед вопросом: следовало выбрать между Еленой и Пенелопой. Между домом и любовью. Неважно, с каким отрядом он покинет Спарту — с могучей армией Тиндарея или с неохотой предоставленной на время Икарием личной стражей, неважно, какую стратегию он придумает для завоевания Итаки… В глубине души царевич задумывался, сможет ли вообще добиться чего-нибудь без помощи богини-покровительницы.
— Господин? — позвал Дамастор, стоявший у двери. — Пойдем? Наши уже спустились вниз. Пир начался!
Одиссей зашнуровал сандалии и последовал за Дамастором в пустой коридор. При мысли о вечернем пире у него возникло какое-то странное новое ощущение, настроение улучшилось. Он подумал о Пенелопе. Сын Лаэрта представлял ее высокое и стройное тело, он едва ли мог поверить физическому влечению, которое почувствовал. Воображение было наполнено ею, царевич вспоминал каждую деталь ее тела — от вытянутых ступней и длинных ног до формы груди и покатых смуглых плеч.
Придет ли она сегодня? Одиссей надеялся на это. Хотя он все еще опасался, что Пенелопа его отвергнет, что вынудит его принять предложение Тиндарея и Елену, царевич словно бы черпал силы и смелость от мысли, что окажется в ее присутствии. Сражения выигрывает храбрость, а не робость. Сегодня он или приблизится к Пенелопе, или откажется от всех надежд. Только при одной мысли о дочери Икария у Одиссея от предвкушения пробегала приятная дрожь по коже, ее начинало покалывать. Он внезапно обрадовался новой тунике, которую ему вручил Дамастор. Лаэртид был ему благодарен.
— Может, Пенелопа будет там, — сказал Дамастор, словно читая мысли Одиссея. — Если не обидишься на мои слова, мне кажется, что ты положил на нее глаз.
Одиссей кивнул.
— Она — настоящая красавица, Дамастор, а еще — очень умна и сообразительна. Я собираюсь сделать ее своей…
Дамастор удовлетворенно улыбнулся и едва ли заметил молодую рабыню, которая прошла мимо них по лестнице. Однако Одиссей уставился ей вслед с улыбкой на лице.
— …Или — любую другую девушку.