Царь мышей
Шрифт:
Как ни порывалась Анна Сергеевна продолжать свои злодейства, но даже она в конце концов поняла, что ни к чему толковому это не приведет. Тем более, что в городе, по словам Каширского, их уже искала милиция. Проведал ли он об этом из пресловутых астрально-ментальных источников, или просто догадался, то нам неведомо, но теперь Глухарева и Каширский по самым глухим предместьям Кислоярска пробирались в сторону Прилаптийского шоссе, на десятом километре которого и находилось городище со столбами. По расчетам Каширского, пешком они могли
Особенно тяжко переживала очередной провал и позорное отступление Анна Сергеевна. Но поскольку их путь проходил все же не по совсем необжитым окраинам города, то госпоже Глухаревой приходилось сдерживать голос, виртуозно возмещая эту вынужденную предосторожность особыми лингвистическими изысками, выходящими далеко за рамки привычной матерщины. Когда она делала передышки, господин Каширский вклинивался с увещеваниями:
— Анна Сергеевна, я же вас предупреждал, что эта авантюра ничем толковым не кончится. Вы хотели неприятностей на свою задницу, и вы их получили!
Не совсем литературное слово «задница» в данном случае было полностью оправдано: кроме всех прочих невзгод, подол платья сзади на Анне Сергеевне наполовину сгорел, а так как переодеться было не во что, Глухарева вылядела одновременно и весьма комично, и более чем подозрительно.
Когда они шли по улице, примыкающей к Прилаптийскому шоссе, раздался резкий свист. Обернувшись, Анна Сергеевна и Каширский увидали, что к ним через улицу бежит милиционер. Заметив, что Анна Сергеевна уже лезет в сумочку за кинжалом, Каширский остановил ее:
— Нет-нет, это слишком брутальный способ.
— Смотрите, еще загремим под фанфары, — проворчала госпожа Глухарева, но сумочку все же закрыла.
— Граждане, предъявите документы! — строго велел милиционер.
— А в чем дело, товарищ? — дружелюбно улыбнулся Каширский.
— Тамбовский волк тебе товарищ, — проворчал страж порядка, невольно косясь на обгоревшее платье. По всем приметам граждане совпадали с подозреваемыми в мошенничестве и отравительстве.
— Как вы догадливы, мон шер, — еще обаятельнее улыбаясь, продолжал Каширский. С этими словами он извлек из внутреннего кармана красную книжечку и торжественно вручил милиционеру. На развороте, рядом с фотографией предъявителя и внушительной круглой печатью, значилось: «Полковник КГБ Волков-Тамбовский Лаврентий Эдмундович».
— Где слямзили? — тихо спросила Анна Сергеевна, ухитрившаяся заглянуть в документ. Каширский лишь укоризненно покачал головой.
— Девушка со мной, — небрежно махнул рукой «настоящий полковник». — Если желаете, она вам тоже предъявит свою «корочку».
— Ну что вы, товарищ Тамбовский, не нужно, — пролепетал служивый. — Извините, что побеспокоил…
— Напротив, вы проявили бдительность, так необходимую нашему советскому милиционеру, — товарищ Тамбовский отечески положил руку ему на плечо. — Кстати, с кем имею честь?
Милиционер вытянулся в струнку:
— Сержант
— Я буду ходатайствовать перед вашим начальством, чтобы вас повысили в звании, — щедро пообещал товарищ полковник.
— Рад стараться! — гаркнул сержант.
— Ну что ж, товарищ Воронцов, успехов вам на службе и счастья в личной жизни, — сердечно пожелал товарищ Волков-Тамбовский и, подхватив Анну Сергеевну, спешно удалился.
Обнаружив, что все еще держит в руке красную книжицу, сержант Воронцов крикнул:
— Товарищ Тамбовский, вы удостоверение забыли!
Однако товарища Тамбовского уже и след простыл.
Еще раз глянув на удостоверение, Воронцов увидел, что он вертит в руке зеленый листок осины.
— Вот ведь примерещится, — встряхнул головой сержант.
Лекция профессора Кунгурцева прошла с огромным успехом. И хотя слушателей было не очень много, от силы треть зала, и без того не очень-то вместительного, но зато это были не случайно забредшие посетители, а люди, которых всерьез интересовала история родного края. Чувствуя это, профессор «выкладывался» по полной программе: подробнейше отвечал на все записки из зала, даже если вопросы были и не совсем по теме, почти наизусть приводил обширные цитаты из древних летописей и трудов историков — словом, лекция затянулась гораздо позднее заявленного времени. А когда она все же завершилась, неугомонный профессор предложил слушателям задавать дополнительные вопросы.
Из второго ряда поднялся невысокий человек в аккуратном темном костюме. Он сидел почти рядом с Васей Дубовым и его товарищами — Люсей, Генкой и Митькой. Неподалеку от них, на краю третьего ряда, расположились инспекторы Столбовой и Лиственницын. Егор Трофимович слушал лекцию с самого начала, а Николай Павлович только что явился, чтобы встретить Васю, но узнав, что лекция еще в разгаре, прошел в зал.
Человек в костюме прокашлялся, вытер платочком вспотевшую лысину, поправил галстук и заговорил высоким и чуть скрипучим голоском:
— Вот вы, товарищ Кунгурцев, очень интересно и увлекательно говорили. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что вы наглядно представили нам события тысячелетней давности. Но, извините, я ничего не услышал о классовом строении общества, об антинародной, угнетательской сущности княжеских и прочих режимов древности.
Профессор немного растерялся — взгляда с такой стороны он явно не ожидал:
— Ну, это вопрос отдельный. Если он вас так волнует, то мы с вами могли бы обсудить его после лекции.
— А вы, товарищ профессор, не уходите от ответа, не уходите, — с ехидцей в голосе наставивал человек в костюме. — Тут вот молодежь вас слушает, — он кивнул в сторону Дубова и его друзей, — а ей гораздо проще внушить превратное представление о прошлом. А заодно и о настоящем. А потом удивляемся, откуда у нашего юношества берется нигилизм и упадочнические настроения!
— Видите ли, уважаемый, — дождавшись, пока товарищ выскажется, заговорил Кунгурцев, — простите, как вас по имени-отчеству?..