Царь нигилистов 4
Шрифт:
Там, за окнами — вид на северо-западный ризалит дворца с шестигранной башенкой на крыше, в которой некогда стоял телескоп императрицы Марии Федоровны, увлекавшейся астрономией. Потом там был оптический телеграф, позже — проводной. А потом, еще при Николае Павловиче его перевели на первый этаж.
На эту башенку Саша давно глаз положил, сочтя, что на ней очень органично смотрелась бы радиоантенна, когда Якобы решит проблему передачи сигнала на приличные расстояния.
Они с Мама сели за столик у высокого окна. Слуга принес кофе.
Глава 4
—
— О, Господи! Ничего. Точнее переводы с немецкого и разговоры о Торквато Тассо.
Мама посмотрела строго.
«Именно с Торквато Тассо все и начинается», — говорил этот взгляд.
— Саша, твой Папа, уже говорил, что она тебе не ровня, — сказала Мама, — но ты даже не представляешь, насколько не ровня.
— Ну, почему? Папа, может, и не сравнится в славе с Жуковским, но много сделает. Я уверен. Если бы она была дочкой Пушкина, тогда конечно.
— Иногда ты просто ставишь в тупик, — вздохнула Мама. — Ты знаешь, чей сын Жуковский?
— Русского народа, полагаю. В подобных случаях уже неважно, кого конкретно.
— Не русского! Он сын турецкой наложницы Сальхи, захваченной русскими войсками при штурме крепости Бендеры.
— Вот это да! Что за беда такая с русскими поэтами: один — негр, второй — турок, третий — шотландец?
— Шотландец? — удивилась Мама.
— Предок нашего Лермонтова — знаменитый шотландский бард Томас Лермонт.
— Не совсем шотландец, — заметила Мама.
— Зато лорд Байрон тоже числил Томаса Лермонта среди своих предков. Так что они с Лермонтовым дальние родственники.
— Где ты только все это вычитываешь! — поразилась Мама.
— Не все вычитываю, — скромно возразил Саша. — Что-то вижу во сне. Кстати, Томас Лермонт тоже видел будущее. Есть английская баллада про то, как он встретился с королевой эльфов, она увела его на семь лет в волшебную страну, где он получил от нее пророческий дар и способность говорить только правду. И есть другая баллада, где Томас Лермонт говорит с шотландским королем, тот предлагает ему земли и рыцарское звание, но бард только смеется над ним и поет три песни, заставляя плакать и смеяться, и вспоминать о грехах, о сражениях и о первой любви. И говорит: «Я вознес тебя на небеса и низверг в ад, я трижды перевернул твою душу, а ты меня хотел сделать рыцарем?». Потому что власть земного короля ничто перед властью, полученной от королевы эльфов.
— Красивая легенда, но что-то мы далеко от Жуковской ушли.
— Почему же? Я не удивлюсь, если среди её предков найдется, например, Алишер Навои.
Мама задумалась. Кажется, это имя не было ей известно.
— Он, конечно, не был турком, — пришел на помощь Саша, — но писал по-тюркски… в том числе. Но и по-персидски, конечно. Поэт, визирь, друг султана Хорасана. Я где-то слышал, что султан Сулейман Великолепный очень ценил его стихи.
— Саша, какой Навои? Сальха была простой рабыней из сераля.
— Из сераля? Еще интереснее. А чей был сераль?
— Жуковский говорил, что местного паши.
— Паши? Замуж за пашу вообще-то могли и дочь султана отдать.
Императрица усмехнулась.
—
— Ну, откуда мы знаем? И это просто проверить. Нет такой империи, в которой бы не любили писать бумажки. И османы, думаю, не исключение. Достаточно написать султану и спросить, что известно об этой девушке, не сохранилось ли каких-то документов. И повелитель правоверных в знак вечной дружбы, мира и всего такого между нашими народами, думаю, просто обязан что-нибудь интересное найти.
— Боже мой! — воскликнула Мама. — Ты же был всегда честен, ты правду всегда говоришь, как Томас Лермонт. И предлагаешь попросить султана подделать метрику? У вас все настолько далеко зашло?
— Мама, я не просил ничего подделывать, я просил навести справки. Никуда ничего не зашло, и не зайдет, пока я не найду способа сделать ее принцессой. Я вообще не уверен, что собираюсь далеко заходить. Она очаровательна, но это не то чувство, ради которого можно всем пожертвовать. Но бедной русской девушке султан или хотя бы паша в качестве родственника никак помешать не может. Я могу сам написать.
— Только попробуй!
Вечером Жуковской принесли большую картонную коробку с восковыми свечами. Они были толщиной в палец и пахли медом.
Поверх лежала записка:
'Любезнейшая Александра Васильевна!
Благодарю за помощь с немецким и увлекательную беседу о Торквато Тассо. Надеюсь, что этот скромный подарок вас не обидит.
Мама рассказала мне историю турчанки Сальхи, достойную того, чтобы современник событий Вольтер вставил ее в свою повесть.
Эта история меня чрезвычайно заинтересовала. Я как-то видел во сне Принцевы острова. Они поднимались из вод Мрамормого моря туманным утром, похожие то ли на пирамиды Фараонов, то ли на огромных серых китов. На них ссылали сначала врагов Византийских императоров, а потом, при османах — Шах-заде — многочисленных сыновей султанов, которые могли претендовать на власть. Их было так много, что ими можно было заселить острова.
Думаю, и дочерей было не меньше.
Я где-то читал или слышал, что дочь султана могли выдать замуж за пашу. Так что история о том, что ваша бабушка Сальха была из сераля паши в Бендерах — еще интереснее.
Колода тасуется иногда исключительно причудливо. Меня до сих пор поражает тот факт, что и наш Лермонтов, и лорд Байрон были потомками одного и того же шотландского барда — Томаса Лермонта. Не был ли и тут причастен какой-нибудь турецкий поэт? В этой области я недостаточно образован и кроме Алишера Навои, увы, никого не знаю, да и от него помню одно имя.
Но мои сны иногда сбываются. Не зря же я видел Принцевы острова!
Александра Васильевна, не могли бы вы рассказать подробнее об истории вашей семьи и пленной турчанке, которая теперь, благодаря вашему отцу, навсегда вошла в историю русской литературы, как предок Пушкина — арап Петра Великого.
Всегда Ваш,
Саша'.
Ответ от Жуковской Саша получил на следующий день.
Честно говоря, Принцевы острова он видел из окна туристического автобуса, подъезжая к побережью Мраморного моря. Но описал точно.