Царь нигилистов 5
Шрифт:
Саша сдержанно поклонился. Честно говоря, он не понимал, как держать себя с человеком, которого только что назвал мошенником.
— Дэниел сам тебя нашёл, — добавил царь. — Я не показывал ему дорогу.
Саша мысленно похвалил Юма за хорошую подготовку номера. С другой стороны, если Юм может достать план комнат Царскосельского дворца, значит, и любая собака сможет достать. Ну, например, террористы, когда появятся.
— Ясновидящий — это некоторые преувеличение, — скромно заметил Саша. — Я не промышляю материализацией чувственных образов,
— Что об этом говорят духи? — небрежно спросил царь.
— Духи говорят, — загробным голосом протянул Юм, — что мало кто владеет всеми четырьмя дарами: прямого голоса, трансовой речи, ясновидения и физического медиумизма. Чаще человек владеет чем-то одним, но так, что поражает всех, кто его знает.
— Объясните, — попросил Саша, — что за «прямой голос» и «трансовая речь»? Я не только ими не владею, но даже не знаю, что это.
— Прямой голос — это способность позволять духам говорить собственными голосами, — сказал Юм. — Трансовая речь — это, когда дух говорит моим голосом.
— А «физический медиумизм»? — спросил Саша.
— Левитация и способность перемещать предметы.
— Дэниел владеет всеми четырьмя способностями, — сказал царь. — А в последней не знает себе равных.
— А я даже не прорицатель, — сказал Саша. — Если кто-то спросит меня о своём будущем, я скорее всего ему не отвечу.
— Я тоже знал только дату смерти матери, — поведал Юм, — и моя мать знала дату своей смерти, она предсказала её за несколько лет. В тот вечер я болел и лежал в постели, но стал вдруг кричать и звать на помощь. Моя тётя прибежала ко мне и застала в слезах. Я сказал ей, что мама умерла и только что сказала мне об этом: «Дэн, в 12 часов».
— Я не знаю дату смерти мама, — признался Саша. — Отцу я сказал, но думаю, что это государственная тайна. Однако я здесь, чтобы сломать судьбу там, где она становится роком.
— Невозможно изменить то, что предначертано, — проговорил Юм.
— А я попробую, — возразил Саша.
Юм усмехнулся.
— Я не вижу всего, — продолжил Саша, — отдельные события, отдельные вещи, изобретения будущего, которые я не всегда могу повторить. Судьбу некоторых стран: объединение Италии, Объединение Германии и ближайшие полтора века России, которые, мне кажется, тоже государственная тайна.
Саша подумал, стоит ли выдавать ему подробности? Ещё припишет гад чужие пророчества себе! Хотя это же публично, присутствует больше 10 человек, а значит смогут оспорить.
Мама подняла глаза на мужа, взмахнув ресницами, строго посмотрела на него и спросила:
— Саша, это правда про твою смерть?
— Да, — кивнул царь.
— Когда?
— Ещё не скоро, успокойся. Я скажу тебе. Потом…
25 июня в день рождения Николая Первого ему открывали памятник на площади перед Мариинским дворцом.
Утром была панихида в крепости. Потом папа с дядей Костей объезжали войска. В Исакии, на южной площадке, был молебен и вечная память деду.
Присутствовал дипломатический корпус. Лицо одного из дипломатов с черными пышными усами и обширной лысиной показалось Саше смутно знакомым.
— Кто это? — спросил он Гогеля.
— Отто фон Бисмарк, — ответил Григорий Фёдорович, — прусский посол. Интересная личность. Говорят, учит русский язык и любит охотиться на медведя. А Горчаков прочит ему великое будущее.
Саша бесцеремонно разглядывал грядущего «железного канцлера», стараясь получше его запомнить.
Войска взяли на караул, грянуло «ура» и загрохотал салют всей артиллерии и канонерских винтовых лодок.
Памятник Николаю Павловичу Саша видел ещё в 21-м веке, но плохо помнил, что к чему.
Ни Маша, ни Тютчева на празднике не присутствовали, так что основным экскурсоводом работала Жуковская, а Гогель подсказывал по военным вопросам.
Дедушка восседал на вставшем на дыбы коне, и Саша предположил, что последний символизирует Россию.
— Государь в парадном мундире Лейб-гвардии Конного полка, шефом которого он являлся, — просветил Григорий Фёдорович. — А конь — его любимый жеребец — Амалатбек.
— Вокруг пьедестала четыре аллегорические фигуры: «Сила», «Мудрость», «Правосудие» и «Вера», — продолжила Жуковская.
Это было прямо смешно. Сила? Поражение в Крымской войне. Мудрость? Власть бюрократии и повальная коррупция. Правосудие? Декабристы и Петрашевцы. Вера? Ну, может быть. Под черепную коробку не заглянешь. А гонения на старообрядцев можно по-разному трактовать. Может и от веры.
— Головы фигур — это скульптурные портреты вдовствующей императрицы и великих княгинь — Марии Николаевны, Александры Николаевны и Ольги Николаевны, — добавила Жуковская.
— Бабиньки, Тёти Мэри, Адини и тёти Олли, — перевёл Никса.
«Сила» действительно смахивала на Александру Фёдоровну в молодости.
— На постаменте четыре барельефа, — подключился Григорий Фёдорович. — «14 декабря 1825» (победа над мятежниками), «усмирение холерного бунта в Петербурге на Сенной площади», «составление свода законов Сперанским» и «открытие Николаевской железной дороги».
С важностью трех последних событий поспорить было трудно, а первое Саша бы воздержался помещать на постамент.
— Обычно такие памятники до первой революции, — шепнул Саша Никсе.
— Значит его снесут? — спросил брат.
— Нет, этот не снесут. Посмотри, как стоит конь: он опирается только на задние ноги, у него две точки опоры — это уникальное инженерное решение, оно и спасет.
— Да, — кивнул Никса, — мне говорили, что это техническое чудо.
— Знаешь, я бы не хотел, чтобы памятники мне ставило государство, только по народному сбору. И никак иначе.