Царь нигилистов 5
Шрифт:
И прибавил к «несуществующим»: «Rb, Tn, Ta, Ra, Ze».
Честно говоря, в последних был уверен меньше всего.
Протянул тетрадь Ходневу и скромно заметил:
— Химия никогда не была моей сильной стороной.
— О, да! — хмыкнул преподаватель. — Что же тогда с математикой! Заранее завидую Остроградскому.
И исправил в олове «Ol» на «Sn», в хроме «X» на «C», а «Wo» заменил на «Tu».
— Ну, вот видите, — потупил глаза Саша.
А про себя восхитился: «Кажется у них и обозначения почти современные!»
—
— Гидраргирум, она как-то связана с водой. Не помню, как.
— Просто «жидкое серебро», — объяснил Ходнев.
— А, да! Аргентум же!
Ходнев не знал, что великих князей не учили латыни и потому не удивился.
Зато его лицо приобрело хищное выражение, означающее у преподов: «Вот сейчас точно завалю». Он усмехнулся в усы и чуть не потёр руки.
Глава 17
— А знаете ли вы, Александр Александрович, что такое «гомологические ряды Петтенкофера»?
— Что? — переспросил Саша.
Ходнев повторил.
Кажется, какие-то гомологические ряды были в органической химии, но Саша её не помнил напрочь.
— Не знаю, — вздохнул он, — я же говорил, что у меня плохо с химией.
— Петтенкофер показал, — объяснил Ходнев, — что атомные веса некоторых элементов отличаются друг от друга на величину, кратную восьми, и высказал предположение, что элементы являются сложными образованиями каких-то более мелких частиц.
— Понятно, — кивнул Саша, — я запомню.
Ему очень хотелось посоветовать записать элементы с кратными весами в столбик, но он решил не отнимать у Менделеева честь открытия знаменитой таблицы. Близко они к ней подобрались!
Даже догадываются, что у атома есть внутренняя структура!
Учитель и ученик расстались очень довольные друг другом. Теперь у Саши был полный список известных здесь металлов.
11 сентября царь отправился в путешествие по России.
Великие князья проводили папа и тут выяснилось, что немецкий будет преподавать господин Вендт, причём на немецком. Это был очередной аккуратный немец средних лет, который уже преподавал Володьке.
«Ладно, это, наверное, правильно», — думал Саша. Он ещё помнил, как в Перестройку все гонялись за словарём Хорнби, где английские слова объяснялись по-английски.
Но педагогические новации этим не ограничились. Ибо преподавание географии и всеобщей истории тоже перешло к Вендту, который владел русским языком примерно на уровне Гримма, то есть почти никак.
География и история естественно была на немецком.
Началось с географии, из которой Саша понял, что она кажется физическая, а не политическая. А также отдельные слова: ну, там, река, гора, лес.
Но с историей была полная катастрофа, ибо он не понял почти ничего.
Элитная школа с преподаванием
Володька злорадствовал, ибо жил в таком режиме уже года три.
Можно было, конечно, просто отсидеться на непонятных уроках, но Саше претила бесполезная потеря времени, ибо:
1) жизнь коротка;
2) он член императорской семьи, а революция не за горами.
Он бросился к мама.
— Август Фёдорович говорит, что ты вполне готов слушать географию и историю на немецком, — сказала мама, — просто ленишься.
— Когда я последний раз ленился! — воскликнул Саша.
— Не ленишься в том, что тебе интересно, — сказала мама, — Но иногда надо сделать над собой усилие.
— Но я не знаю немецкого! — возмутился Саша.
— Август Фёдорович говорит, что знаешь достаточно.
Гримм, значит. Ну, да, не стоило демонстрировать окружающим (то есть Володьке и Гогелю) вопиющее незнание английского Гриммом.
Тем временем Саше пришло письмо от Пирогова с рассказом о том, что Склифософский прислал бактерии из гноя и мокроты больных воспалением лёгких, и что по его чертежам сделали термостат. И что соскоблили плесень в отделении гнойной хирургии и пытаются вырастить.
Саша предложил назвать первые стафилококками, а вторые пневмококками, но просто не мог не излить душу по поводу немецкого.
Ответ от Николая Ивановича пришёл к концу сентября.
'В 1828 году при Дерптском университете открылся институт, куда направлялись наши выпускники для подготовки к профессорскому званию, — писал Пирогов. — Из Петербурга, Москвы и Харькова. После экзамена в Санкт-Петербургской Академии наук и ваш покорный слуга был туда командирован.
Профессора наши были из прибалтийских и германских немцев, так что все лекции нам читали на немецком языке.
Товарищ мой, с которым я делил комнату, Фёдор Иванович Иноземцев, будущий профессор Московского университета и блестящий врач, говорил мне, что на первой лекции понял ровно одно слово «zwischen» (между) и то по соображению.
Фёдор Иванович был лучшим из нас, остальным приходилось ещё тяжелее.
Но все свободное время мы посвящали немецкому и, наконец, достигли успехов'.
«Ну, да! — подумал Саша. — Зажравшимся принцам создают совершенно тепличные условия. Целый год учили немецкому прежде, чем читать на нём лекции. Не то, что бедным людям из народа, вроде дворянина Пирогова».
И Саша понял, что от участи тратить всё свободное время на немецкий он не отвертится.
Решение проблемы оказалось не таким уж сложным: он уговорил присутствовать на лекциях Гогеля, который работал переводчиком и правил его полные ошибок записи на немецком, а Саша снабжал каждую лекцию колонкой новых немецких слов с русскими значениями.