Царь Павел
Шрифт:
В то время Павел был занят исключительно отделкой своего Михайловского замка. При постройке его работы беспрерывно производились — день и ночь. Стены были еще пропитаны такой сыростью, что с них всюду лила вода; тем не менее они были уже покрыты великолепными обоями. Врачи попытались было убедить императора не поселяться в новом замке, но он обращался с ними, как со слабоумными, — и они пришли к заключению, что там можно жить. Здание это прежде всего должно было послужить монарху убежищем в случае попытки осуществить государственный переворот. Канавы, подъемные мосты и целый лабиринт коридоров, в котором было трудно ориентироваться, по-видимому, делали всякое подобное предприятие невозможным. Впрочем, Павел верил, что он находится под непосредственным покровительством архангела Михаила, во имя которого были построены как церковь,
Императрица схватила в сырых покоях лихорадку, но не смела жаловаться на это; а как великий князь Александр, так и весь двор страдали сильным ревматизмом. Один лишь Павел был здоров и чувствовал себя хорошо, посвящая все свое время исключительно убранству этого здания, не предчувствуя при этом, что он украшает свою могилу.
Он рассорился почти со всеми европейскими державами; граф Ростопчин был уволен им потому, что попытался смягчить некоторые выражения в письме, продиктованном ему Павлом к английскому королю. Неизвестно, было ли это обстоятельство истинной причиной его увольнения или лишь поводом. Пален был назначен главноуправляющим почт и сделался, таким образом, обладателем всех государственных и частных тайн. С этого момента он мог руководить решениями государя согласно собственному желанию, так как Павел действовал всегда под влиянием первого впечатления. Пален мог теперь, путем непосредственных предписаний губернаторам, задерживать в пути кого бы то ни было. Он наконец достиг того положения, благодаря которому всякое предприятие сулило ему полную удачу. И он не терял больше времени. Он сообщил свой план Зубовым, снедаемым честолюбием и ненавистью к Павлу; разжег чувство мести в князе Яшвиле, Чичерине, Талызине, Уварове, Татаринове и других. Чтобы заручиться основанием представить необходимость заговора в еще более ярких красках, он нашел средство внушить государю страх перед императрицей и великим князем Александром; вследствие этого Павел в один прекрасный день на параде стал избегать близости своих сыновей и запер на ключ дверь своей спальни, ведшую в покои императрицы.
Как ни старались скрыть все нити заговора, но генерал-прокурор Обольянинов, по-видимому, все-таки заподозрил что-то. Он косвенным путем уведомил государя, который заговорил об этом со своим любимцем Кутайсовым; но последний уверял, что это просто коварный донос, пущенный кем-нибудь, чтобы выслужиться. С целью усыпить Кутайсова (еще больше), Пален приказал Шевалье неустанно осаждать его, содействовал пожалованию ему великолепных курляндских имений Альт и Ней-Раден и посоветовал ему ни на минуту не покидать Павла, чтобы иметь возможность сообщать ему, Палену, каждое слово императора, даже сказанное им хотя бы случайно.
Вероятно, этим путем узнал он, что государь приказал Аракчееву явиться как можно скорее в Петербург. Боясь, что это делается, чтобы заменить его, он отдал тайный приказ всячески задерживать Аракчеева в дороге и ускорил на два дня осуществление своего плана, который он сообщил генералу Беннигсену. Последний явился было к нему с требованием (заграничного) паспорта и, вероятно, выразил при этом некоторое чувство обиды по поводу манеры государя обращаться с офицерами. Пален воспользовался удачным моментом, чтобы вовлечь Беннигсена в заговор; после получасовой беседы последний возвратился в канцелярию и заявил там, что паспорта ему не нужно, ввиду того что он решил отложить свой отъезд на несколько дней.
Осуществление переворота было назначено в ночь с четверга на пятницу, но когда Пален явился в понедельник к государю с рапортом, Павел сказал ему резким тоном: «Вы не знаете ничего нового?» — «Нет, ваше величество». — «Хорошо, в таком случае я сообщу вам, что что-то затевается». Опустив глаза на бумаги, которые он держал в руках, Пален выгадал несколько секунд, чтобы овладеть собою, после чего ответил улыбаясь: «Если что-нибудь и затевается, то я должен быть осведомлен об этом, я сам должен быть участником. Следовательно, вы, ваше величество, можете не беспокоиться. Впрочем, ваше величество могли бы уполномочить меня арестовать безразлично всякого, по моему усмотрению, если бы я счел это необходимым». — «Конечно, я вас уполномочиваю на это, даже в том случае, если б пришлось арестовать великого князя или императрицу». — «Соблаговолите, ваше величество, дать мне этот приказ письменно, так как я напал на след некоторых обстоятельств, о которых я доложу вашему величеству завтра
Государь написал приказ, и Пален удалился со спокойным видом, хотя и сильно взволнованный; он уведомил заговорщиков, что нельзя терять ни минуты. Князь Зубов взялся объявить Павлу, после его предполагавшегося ареста, о необходимости отречься от престола, прочесть ему вслух акт отречения и заставить подписать последний.
Вечером 11 марта успокоенный государь весело поужинал. Графиня Пален присутствовала при этом. Весьма вероятно, что она ничего не знала о заговоре или, по крайней мере, думала, что катастрофа осуществится еще не скоро. Во время ужина Павел сказал: «Мне приснилось, что у меня скосило рот; говорят, что это дурная примета». Государь засмеялся, и разговор перешел на другие предметы.
Павел, по обыкновению, удалился к себе в десять часов.
В половине одиннадцатого гвардейский пехотный батальон, который вели вдоль Летнего сада, спугнул стаю ворон, поднявшихся с пронзительным криком. Солдаты в испуге начали роптать и не хотели идти дальше. Тогда Уваров воскликнул: «Как! Русские гренадеры не боятся пушек, а испугались ворон, вперед! Дело касается нашего государя!» Это двусмысленное восклицание убедило их, и они молча последовали за своими офицерами, хотя и с неудовольствием.
С другой стороны, заговорщики уже успели подняться по маленькой лестнице, когда Пален вошел во двор, где были выстроены два гвардейских батальона. Он сменил командира охраны, гатчинца, приказав ему как военный генерал-губернатор отрядить двенадцать человек, чтобы арестовать Обольянинова, и послать двенадцать других — к дому Нарышкина. Словом сказать, он беспрерывно занимал своих гвардейцев, измышляя всевозможные приказы и мешая им, таким образом, обратить свое внимание на то, что происходило наверху.
Заговорщики [6] сперва заблудились в лабиринте коридоров замка, но Уваров, знавший здание, собрал их опять и провел через залу кавалергардов, которых Пален сумел перевести за несколько дней до этого в более отдаленное от спальни (государя) помещение. Вследствие этого императора в данный момент охраняли лишь два стоявших у его двери лейб-гусара. Когда последние увидели в такой непоказанный час Зубовых в сопровождении других заговорщиков, они перегородили им дорогу, несмотря на то что адъютант сказал им, что эти господа явились по выходящему из ряда вон делу. Один из гусаров крикнул громким голосом: «Я вас не впущу!» — и угрожал обнаженной саблей первому, кто осмелится силой переступить через порог (спальни). Тогда некоторые из заговорщиков также взялись за сабли, чтобы защищаться от ударов, наносимых им гусаром: человек 5 или 6 бросились на него и ранили его, между тем как остальные схватили его товарища, который не оказал никакого сопротивления.
6
Князь Зубов, его брат Николай, Беннигсен, Талызин, Уваров, князь Яшвиль, Аргамаков, Татаринов и Гарданов. Пален благоразумно остался внизу вместе с Валерианом Зубовым.
Государь был разбужен шумом; он вскочил с постели в рубашке и, не успев отпереть двери, которая вела в покои императрицы, спрятался за ширмы. Заговорщики вошли (в спальню), направились прямо к кровати и, не найдя Павла в ней, испугались, думая, что дело их не удалось. Они поспешили к дверям и при этом случайно заметили государя. «Как! — кричал он в бешенстве, обращаясь к князю Зубову. — Разве я для того вызвал тебя из ссылки, чтобы ты сделался моим убийцей?» Зубов принялся читать вслух акт об отречении от престола, но он дрожал и заикался. Тогда Беннигсен сказал: «Ваше величество, вы не можете больше царствовать над двадцатимиллионным населением, вы делаете его несчастным; вам лишь остается, ваше величество, подписать акт об отречении от престола». Государь, кипя от гнева, отказывался (исполнить это требование). Тогда князь Яшвиль крикнул: «Ты обращался со мною, как тиран, ты должен умереть!» При этих словах другие заговорщики начали рубить государя саблями и ранили его сперва в руку, а затем — в голову; тут они схватили его шарф, лежавший близ кровати, и, невзирая на сильное сопротивление с его стороны… Перо выпадает у меня из рук… Павла нет больше в живых. Увы! я должен довести до конца рассказ об этом ужасе, и у меня хватит смелости сделать это.