Царь Соломон
Шрифт:
Одно из титулованных имен, «Князь мира», должно нас особенно заинтересовать, так как однозначно возвращает к Соломону, ибо мы чувствуем, что в имени кроется какая-то сила. То же происходит и с Соломоном. Имя — не пустой набор звуков. Конечно, магическая сила имени давно нами забыта. В культуре, где все и вся делаются предметом бесконечных пересудов, вряд ли кто вспомнит об истинной власти слова. Непонятным нам стал поэтому завет, запрещающий злоупотреблять «именем Господа». А иначе как объяснить то, что не следует произносить имени Господа всуе, болтая о том, о сем?
Имена сына Давида демонстрируют «магическое» понимание слова. Но этим значение имен не ограничивается. Речь шла об абсолютно конкретных надеждах, которые в них вкладывались. В собственном имени
Итак, имя «Соломон» опирается на иевуссейско-ханаиейскую традицию, которая вначале даже противоречила израильским преданиям. Двойное имя «Иедидиа Соломон» исполняет обязанности знака надежды в том смысле, что должно слиться то, что разделено, соединиться то, что принадлежит друг другу, — хананейские и израильские колена.
Биографически имена не говорят ни о чем, они сообщают только о значении, которое придавалось сыну Давида. Здесь появляется еще одна трудность: как правило, второе имя дается при вступлении царя на престол. А в предании о Соломоне говорится о двойном имени уже в рамках истории рождения. Поэтому некоторые исследователи связывают двойное имя не с рождением Соломона, а с последующим восхождением на престол, где в одном месте, вскользь, упоминается о «великом имени» Соломона: «И слуги царя приходили поздравить господина нашего царя Давида, говоря: Бог твой да прославит имя Соломона более твоего имени и да возвеличит престол его более твоего престола» (3 Царств 1.47). Но почему у библейских авторов наречение Соломона двойным именем происходит при рождении Соломона, а не восхождении на престол? Наш ответ исходит из уже неоднократно сделанного наблюдения, что о рождении Соломона не дошло никаких преданий, за исключением наречения двойным именем. И напротив, сколь помпезно изображены подобные события в истории египетских фараонов!
В качестве примера может послужить история рождения фараона Аменофиса III (1417–1377 до н. э.), которая с блеском обрисована в обширном цикле изображений в храме Амона в Луксоре. Появляется богиня любви Хатор, которая сообщает царице, что бог Амон желает соития с ней. Амон сообщает свое желание царю. Затем оба садятся друг против друга, две богини держат их ноги. Бог Амон протягивает царице знак жизни, временный символ божественного брака. Зачатие нового фараона — это божественно-человеческое событие, в котором кроме Амона помогают также еще множество богов. Бог гончарного искусства Хнум «строит» тело царского дитяти на своем гончарном круге, а Хатор вдувает в него жизнь.
В свете древнеегипетских историй скупое повествование о рождении Соломона становится красноречивым доказательством. Все намеки на «сверхъестественное» зачатие царского дитяти были исключены, осталось только безобидное наречение, которое отделилось от тройной церемонии и стало приписываться истории рождения. Египетское «рождение бога» против Соломонова «рождения слова». В такой несколько обостренной форме можно резюмировать библейскую концепцию имени «Соломон». В двойном имени сына Давида сохраняется только сила слов. Правда, они весят много: они скрывают, повторим еще раз, прелюбодеяние матери и убийство отца, они хотят также увековечить политические деяния царя — объединение израильских племен в Иерусалимское царство; они указывают далеко в будущее, где (см. у пророка Исаии) мессианское «царство мира» нашло воплощение в имени Соломона, «князе мира».
Перед нами же встает вопрос, насколько Соломон вырос в понимании сложности своего предназначения? Оправдал ли он надежды,
Прежде всего нет указаний на то, что Соломон окажется на высоте своего имени. Относительно трагической истории семьи создается впечатление его позиции наблюдателя. В спор Амнона и Авессалома он не вмешивался. Принимал ли он вообще чью-нибудь сторону, остается невыясненным.
Соломон всплывает из библейского молчания лишь когда остро встает вопрос о наследовании трона. Его отец на пороге смерти — дряхлый, несостоятельный, с окоченевшими членами. Прекрасная молодая женщина Ависага Сунамитянка обязана по обычаям того времени согревать его. В это время разгорается страстная борьба за право стать преемником. Адония, старший из оставшихся в живых сыновей Давида, желает стать царем. Как и его умерший брат Авессалом, разъезжает он на колеснице по Иерусалиму; как и Авессалом, окружает он себя 50 слугами. Давид велит предостеречь его, как это было в свое время с Авессаломом — еще одно доказательство, насколько мягким отцом он был.
Давид не вмешивается также и когда Адония окружает себя пышной свитой: командующим ополчением Иоавом и священником Авиафаром, высшим религиозным авторитетом. Это дает почву для раздумий, так как оба представляют традиции древнеизраильского племенного устройства: Иоав, который вел войны Давида в традиции племенных войн, и Авиафар, хранитель ковчега.
Такое впечатление, что Адония возглавил сторону, которая желала, чтобы древнееврейская традиция учитывалась больше, чем это допускала политика царя Давида, ориентированная на Иерусалим. Адония смог также привлечь на свою сторону братьев и внушительное число последователей из числа граждан Иерусалима.
В один прекрасный день сторонники встречаются у Змеиного камня близ источника, который сегодня известен как «Колодец Иова». Он находится в долине Кедрона, примерно в 300 метрах юго-восточнее города Давидова, за городскими стенами. Там готовится праздничная трапеза: зарежут овец, волов и тельцов — царский пир, каким мы уже его знаем из древнеизраильской истории.
Маловероятно, что известные авторитеты и приближенные объявили Адонию царем. Однако как раз это утверждают представители другой стороны, которая любым способом хочет помешать Адонии стать царем.
Речь идет о самых высших представителях иерусалимской придворной партии — пророке Нафане, главнокомандующем армиями Ванее, предводителе телохранителей Давида, и священнике Садоке, который представлял революционные традиции хананейских иевуссеев в Иерусалиме. В вопросах царской власти речь идет не столько о личностях, сколько о различных политических и религиозных концепциях, которые противостояли друг другу.
В то время как царское пиршество за городом шло полным ходом, став таким образом свершившимся фактом, придворный пророк Нафан советует матери Соломона Вирсавии вмешаться. Та кланяется Давиду и напоминает дряхлому мужу о данном им ранее обещании сделать царем их общего сына. Давид собирается с силами для принятия решения и назначает Соломона своим преемником.
Спешно зовут рабов и отправляются к источнику Гион, в начале южной части города, не так далеко от центра, как Змеиный камень. Соломона сажают на мула, священник берет рог с маслом и совершает помазание Соломона на царство, раздаются звуки труб и сторонники из народа кричат: «Да здравствует царь Соломон!». Шум царского провозглашения достигает Змеиного камня, там Адония вынужден признать себя побежденным. Его преждевременная попытка возвыситься потерпела крах.
Во время всей этой борьбы Соломон представляется удивительно бесцветным. Будто бы он и не получил ничего от предприятия Адонии. Нет никакой инициативы. Он даже не садится сам на мула, и его сторонникам приходится его усаживать. Активность проявляют другие: придворный пророк Нафан, священник Садок, главнокомандующий Ванея, телохранители Давида и частично население, которое принимает Соломона, поддерживая криками ликования. Даже дряхлый Давид более активен, но прежде всего — уже далеко не молодая мать Вирсавия.