Царь
Шрифт:
— Разве прилично христианину брать в плен своих братьев по вере? Разве мы вконец опоганились, чтобы продавать их на невольничьем рынке?
— Тебе бы в попы пойти, — буркнул в сторону Тарас, — вот бы гарные проповеди читал!
— А ты, видать, занятие по себе уже нашел, — не остался тот в долгу.
— Какое занятие?
— В Кафе невольниками торговать!
Повздорившие полковники вскочили, и, казалось, дело вот-вот дойдет до кровопролития, но Сагайдачный только мигнул глазом и спорщиков тут же растащили.
— Довольно, панове, — недовольным тоном заявил он своим приближенным, —
Перед гетманом стояла трудная задача. С одной стороны, Иван Мекленбургский слов на ветер не бросал. Сказал, что не вернет пленных шляхтичей, пока не освободят всех захваченных запорожцами, так и сделает. А кто будет виноват перед королем и сенаторами? С другой стороны, лишить казаков законной добычи тоже никуда не годится. Бывало с кошевых за меньшее головы снимали, а голова у Петра Коношевича все-таки одна. Эх, неладно с королевичем получилось! А ведь какие грандиозные планы были перед походом. Увеличение реестра, внутренняя автономия, признание равных прав для православной шляхты. Было за что сражаться запорожскому воинству. Если бы Владислав стал царем в Москве, то ему бы понадобились силы и для того чтобы держать в узде новых подданных, и как противовес магнатам, вот тут бы и пригодилась служба верного войска Запорожского, а за то ему была бы и честь и слава и привилегии. Ну и его гетману, конечно же, как без этого. А теперь, что? Сенаторы, которым казаки как кость в горле, сразу же забудут про все данные им обещания, а король в Речи Посполитой совсем не то, что русский царь. Магнаты ему воли не дают. Хотя, Мекленбургский герцог ведь не то, что эти варвары — московиты, которых Сагайдачный в глубине души презирал. Он имперский князь и человек образованный. С таким можно иметь дело…
— Что будем делать, Петро? — Прервал его размышления Конша.
— Что делать, спрашиваешь… я думаю надо послать послов в Москву!
— Как в Москву?!
— Ну, а что? Коли война окончена, так почему бы славному запорожскому рыцарству не послать послов к государю Ивану Федоровичу? Деды и прадеды наши не раз служили Москве своим оружием. Если русский царь пожалует нас деньгами, как это делали его предшественники, так почему бы нам не отпустить его подданных? В самом деле, что мы язычники какие!
— Я буду вынужден сообщить об этом королю и сенату, — с опаской заявил Ленцкий.
— Конечно сообщите, пан Бартоломей, — с улыбкой отвечал ему гетман, — панам сенаторам будет весьма полезно узнать о том что славное запорожское рыцарство ценят во всем мире.
— А кто поедет к царю?
— А вот ты и поедешь, Иван.
— Ха-ха-ха, — заржал как стоялый жеребец полковник Тарас, — раз Конше так нравятся москали, так пусть он с ними и договаривается!
— Кое-кого все же надо отпустить, скажем, этого толстого воеводу, как его?
— Комова?
— Ну — да, пусть в Москве увидят, что мы тоже хотим мира.
— Если то, что говорят, про Ивана Мекленбургского правда хоть на половину, то он этого труса тут же велит на кол посадить.
— Да пусть хоть живьем сварит, нам то что! В общем, не толкуй, а собирайся. Поедешь вместе с этим стольником Михальским. Что-то мне его рожа не нравится, нечего ему здесь
— Может лучше задержать его здесь? — Вмешался Тарас. — Говорят, прежде он был лисовчиком, а потом стал приближенным у мекленбуржца. Такой заложник нам бы не помешал.
— Ты что совсем дурак! Где ты видал, чтобы из лисовчиков получались хорошие заложники? Да и царю Ивану это не понравится. Нет, не надо его злить понапрасну, лучше показать что мы хотим мира и дружбы с Москвой.
В отличие от Кукуя, стрелецкая слобода пострадала куда сильней, правда не вся, а только та ее часть где имели жительство начальные люди. Терем Вельяминова носил явные следы пожара, а от усадьбы Михальского и вовсе осталось одно пепелище. Дом Пушкарева тоже пострадал, хотя и меньше других. Похоже, погромщики только-только успели ворваться в лавку, прежде чем их отогнала стража.
— Господи боже! — глухо заговорил Никита, увидев всеобщее разорение, — ну отчего я своих в деревню не отправил, как Корнилий?
— Не печалься раньше времени, дружище, — попытался утешить я его, — найдем мы наших девочек, всю Москву перероем, а найдем!
— Прости, государь, — повинился окольничий, — у тебя свое горе, не меньше моего, а я…
— Да погодите вы панихиду петь, — прервал нас Анисим с легкой усмешкой, — сюда гляньте.
Обернувшись на его слова, мы с Никитой едва не потеряли дар речи. Из открывшихся ворот к нам навстречу выбежали домашние Пушкарева, а сними Алена, держащая на руках маленькую девочку в сарафане. Приглядевшись к ней, я с немалым изумлением узнал в ребенке свою дочь. Спрыгнув с коня, я на подгибающихся ногах пошел к ним, вытянув руки.
— Сестрица, живая, — почти простонал Вельяминов, и кинулся было вперед, едва не оттолкнув меня, но вовремя остановился.
Маленькая Марта доверчиво прижималась к девушке и немного испуганно смотрела на нас, а когда я попытался ее взять, едва не заплакала.
— Намаялась, бедная, — извиняющимся тоном, сказала Алена, — всего боится.
— Но, как?
— Судьба, как видно.
— И то верно, от нее не спрячешься.
— А зачем от нее прятаться?
— Ты ведь знаешь, женат я…
— Знаю.
— И дети у меня есть.
— И у нас будут.
— И как жить будем?
— Как бог даст.
Немного обалдевший от таких речей Никита с немалым изумлением уставился на нас. Затем, видимо не найдя что сказать, прочистил горло, и обернувшись к Анисиму почти прорычал: — так ты знал?
— Простите, государь, и ты, господин окольничий, — повинился тот с хитрой усмешкой, — знал! Только до поры молчать решил, уж больно у вас двоих недругов много. А так, не знает никто и ладно.
— А у тебя их нет?
— Да я-то что — мелкая сошка. Меня бояре, да князья и за человека-то не считают. Если по пути будет, то пришибут, конечно, а так чтобы специально и искать не станут.
— Ой, не надейся на бояр, любезный друг, — хмуро отозвался Вельяминов, — боюсь, я тебя раньше прибью!
— Ваня, — с серьезным видом прошептала мне подошедшая Машка, — а ты на Алене женишься?
— А куда деваться, — усмехнулся я и погладил девчонку по голове, — ты ведь мала еще, а у Глаши жених есть.