Цареградский оборотень

Смирнов Сергей Анатольевич

Княжич кинулся было назад, прочь от страшных оскаленных морд. Но снизу уже поднимался шум медлительной, но мощной, как грозовая туча, погони. И еще кто-то в алых одеждах, махая руками, торопился к дорожке из глубины сада, наполненной золотыми шарами невиданных плодов.

Там же в саду, за кустами, показался еще один неподвижный бледный страж.

Тогда княжич спрыгнул с дорожки и нырнул под свод прозрачных, гулких теней. Так он очутился в звонкой пустоте самого Дворца, пронизанной тропами солнечного света.

Кто-то шагнул из теней на одну такую тропку, пересекая княжичу путь и грозно крикнул. Княжич на миг

замер от испуга. Крик ударился в стены, в пол, в вогнутую высоту свода, и эхо чудесно разверзлось, стремительно наполняясь ломким литьем безмолвия. Княжич очнулся, помотал головой, вытряхивая из ушей назойливый ромейский звон и побежал, кроша ногами священную дворцовую тишину, теперь уже прочь от света, прочь от всяких тропинок и рушников -- к приманкам темных проемов и галерей.

Княжич бежал, с изумлением вдыхая разряженный эфир мраморных пустот. У нового проема, между двумя висячими коврами, кто-то очень высокий и темный, в коротких сапогах и остроконечном шишаке, упиравшемся в свод каменных дворцовых небес, шагнул навстречу и выставил вперед прямизну длинного меча так, что княжичу оставалось, никуда больше не сворачивая, взбежать прямо по лезвию, потом по толстой, как дерево, руке на плечо стражника и спрыгнуть с него, как с обрыва.

Стимар не стал доверять этой прямой тропе, манившей в высоту. Он отскочил и, юркнув клубком под край висячего ковра, ударился в бронзовую дверь. Она сердито загудела и приотворилась.

Страж дворцовых дверей, спафарий, всколыхнул ковер мощной волной, и пригнулся, нечаянно проткнув его острием шишака. Его ручища загребла пустое место.

А Стимара уже приняла новая, еще более просторная пустота, вся пронизанная вереницами солнечных лучей. Там, где они касались пола, сверкали маленькие разноцветные черепки, оживавшие узорами из птиц и цветов.

Княжич замер, очарованный их красотой. Все былые страхи потерялись позади, за бронзовой дверью. Загреб их там рукою спафарий и стал недоуменно разглядывать пятна сажи на своей ладони.

Новый страх княжича был легким и светлым. Стимар удивлялся: как же и куда бежать ему по этим прекрасным цветам и птицам...

Но дверь позади вновь загудела -- от приближения ног и голосов,-- а впереди через рассеченный светом сумрак двинулись на княжича стражи-великаны, ничем не отличавшиеся от того, который остался обманутым за дверью.

Как только Стимар увидел их ноги-колонны, властно ступавшие по хрупким узорам, так сразу ринулся под вереницы лучей, в сумрак, густевший у самой стены.

Все преследователи были сильными и грозными, но очень медлительными. Их удивленные возгласы долетали до Стимара со всех сторон, отскакивали от стен и без толку терялись в пустотах Дворца.

Княжич ловко и стремительно проскальзывал между сильных рук и широких мечей. Он на одном вздохе пересек звенящий простор Триклиния Магнавры, в котором легко уместился бы почти весь Туров град.

Бескрайними волнами колыхалась вокруг него душистая тяжесть занавесей, скользя по рукам, по лицу -- то обжигая свистящей гладью шелков, то оглушая шорохом мелкого ворса. То пряча княжича в извивающихся складках, то бросая его в водовороты таинственных щелей. А сверху беспрерывно доносилось тонкое, напряженное пение крепко натянутых серебряных струн.

Стимар быстро научился

скользить по ромейскому полу, как по настоящему льду, то припадая на бок, то -- на колени, то даже опрокидываясь на спину. Кому было под силу поймать его!

Еще раз прошмыгнув под шелковые узоры, он ударился о самую нижнюю ступеньку, взлетел по лестнице и, легко избежав еще дюжину ловцов в белом и голубом, с мечами и без мечей, помчался дальше -- мимо дверей Большого Консисторияи дворцового храма Господа -- в пути и галереи, связывавшие нижний Дворец, Халкей, с верхним, Дафнеем. Неисчислимое множество солнц промелькнуло мимо него в череде невесомых арок. Извивы виноградной лозы вились перед ним по полу, тянулись волшебной тропой, пока не оборвались у лестницы, которая повлекла беглеца вниз.

Княжич доверился ей -- и вдруг утонул в ароматах испеченных хлебов, горячего мяса, корицы, тмина и кориандра. Непреодолимая теснота человеческих тел окружила Стимара, но никто не ловил его, не растопыривал толстых пальцев, не угрожал мечами. Все расступались, как только успевали. “Смерды! Смерды!”-- догадался княжич.

Люди сторонились, люди с большими голыми руками, в белых длинных рубахах и в фартуках, светлокожие и совсем черные, как обкуренные столбы Турова погоста. От отца княжич слышал о таких черных людях, прислуживавших в ирии знатным мужам или же мучивших тех, кто преступил закон, на горячих жаровнях в глубинах каменных подвалов. Эти черные люди тоже сторонились княжича, и он не успел испугаться их, мчась мимо огромных, сверкающих медными боками котлов, мимо жарких печей, мимо всех -- белых и черных -- рук.

Пахло очень вкусно. Стимар бежал, глотая слюну, едва не захлебываясь слюной, пересиливая голодную ломоту под ребрами -- и вдруг угодил прямо в круглый и мягкий шар, оказавшийся животом. Толстая рука схватила княжича за шиворот и поднесла к мясисто-багровому лицу. На лице, как подвал, распахнулась улыбка, пугающая желтыми лошадиными зубами, и пухлые складки щек сразу налились сальным блеском кухонного жара. Так княжич попал в Фермастру.

Другая рука того необъятного человека поднесла прямо к самому носу Стимара круглый, как Солнце, плод, туго обтянутый бархатно-спелым золотом. Княжич впился в него зубами, брызнув слюной прямо в глаза толстого великана. Тот сморгнул и захохотал, невольно тряся малого в руке. Гром его смеха понесся по всем нижним, глубинным пустотам Дворца, и вернулся раскатистым эхом.

Но в этот хохот и в его эхо уже вступали неумолимой погоней грузные шаги стражей. Услышав их, княжич вздрогнул и оцарапал себе небо острым хребтом косточки.

Между тем, мрачные люди с круглыми и спокойными лицами без бород и усов, облаченные с головы до ног в змеиный шорох темных кож и железных колец, в высокие шишаки, в большие, черные, прошитые сапоги, не похожие на те, что носят готы,-- эти люди с тяжелыми, неповоротливыми мечами, спафарии, уже спускались со всех сторон в нижние пустоты Дафнея, в кухни и мастерские Фермастры, входили отовсюду, загораживли своими мощными телами проемы, проходы и лестницы, и двое из них, двигавшихся по следам малого, уже возвышались своей решительной невозмутимостью над шумным весельем ромейских смердов, над их пестрой толпой, и увеличивались, шаг за шагом настигая “маленького кагана”.