Царепадение

Моисеев Андрей

Он наговорил Никите так много гадких слов, не лично, всему потоку, но на молодого Никиту они произвели фатальное впечатление. Просто убили мальчишку, ведь декан говорил о любви, о том, как недопустимо отвлекаться на плотские низменные утехи, когда перед тобой едва досягаемая в своей сложности и высоте цель – стать врачом! С малозаметной шепелявостью, невысокий, с дурацкой чёлкой человек, постоянно цеплявший пальцами волосы на груди, когда прятал руку за рубашку, проник в мозг Никиты. Говорил всю лекцию, убивал и убивал всё, что могло

отдалить присутствующих от заветной цели.

И уже к концу, точно внутренние часы Никиты и распорядок дня в институте синхронизировались, душонка студента переломилась. Когда лекция закончилась, Никита видел с одной стороны Ингу, красивую, в пятнистом сером платье, босоногую, без колготок, а с другой – себя в белом халате, чистом до рези в глазах, неестественно длинного по причине вольного полёта воображения. А когда декан с седоволосой грудью в очередной раз спросил, всё ли они уяснили, Никита шагнул в сторону версии себя в форме. Глупец.

Инга не поняла. В её мозг умещалось больше одной эмоции за раз, а в её представлении о мире – больше одного дела за жизнь. Но никакие слова отныне не могли пробить панцирь Никиты, наросший везде, даже на барабанных перепонках. Его не убедило и кольцо на причинном пальце декана, потому что Никита уже вступил в культ запуганных и впечатлённых студентов, красовался в первых рядах его.

Это сейчас он хотел бы так же, как герои сериала, зажиматься где-нибудь за углом с Ингой, целовать её при каждой возможности, а тогда хотел лишь расти до ослепляюще белого халата.

Пока ребята на экране в очередной раз подмигивали друг другу, Никита съёжился на диване, захотел стать маленьким, как старая плюшевая игрушка. Сжаться, как делали девчонки, глядя грустный фильм. Но он просто сидел и не отводил взгляд от экрана.

Столько ошибок хранилось в специальном отсеке памяти. В моменты печали они так и выскакивали из своих маленьких темниц. Никита умело ловил их, но отдельно. Стоило схватить первую, вторая и третья уже бесновались по всему мозгу, наполняя его тоской. А после поимки вылетали следующие. Так Никита и оказался жертвой череды перчёных воспоминаний из институтской жизни. Сколько же поводов невзлюбить жизнь и звёздное небо!

Никита уже стал маленьким, меньше плюшевой игрушки, хотя выглядел, как и прежде. Счастливые люди с экрана пропали куда-то, сбежали от великой цели – спасти человечество – к чему-то земному и мелкому. Никита хотел думать, что именно так, а не представлять их по локоть в крови, перебиравшими кишечник в поисках треклятой пятимиллиметровой дырочки, из-за которой человек балансировал на грани жизни и смерти. Ведь работа их была бесконечной, а жизнь и любовь – конечной.

В квартире, где почти постоянно оставались открытыми окна, стало слишком холодно. Никита покинул диван, на котором так и продолжил бы уменьшаться, чтобы не замёрзнуть прежде.

Напротив сидел пациент, которому, согласно новой команды

очень умных людей, Никита обязан подсунуть бумажку. Тот самый обман-подлог-во-благо. Пока человек переваривал слова доктора и читал рекомендации, у последнего осталось время на подумать. Мог ли он подсунуть её? Так ли оно плохо, подчиняться глупым незаконным приказам? Может, и неплохо, но ведь из тюрьмы, которая в таких ситуациях маячила болезненным красным светом, он не сможет никого вылечить. Целых три, четыре или целых семь лет бесполезности?! А если посчитают сговором, то и того больше! Ну уж нет, на такой риск Никита пойти не мог.

– Здравствуйте, доктор, – спустя пару пациентов после потенциально обманутого заглянул кто-то. Невысокий широкоплечий мужчина с глупой стрижкой, кивнувший всем телом во время приветствия. По лицу перекатывалась улыбка, однако выглядела натянутой и порождённой лишь вежливостью, но никак не хорошим настроением. Да и откуда хорошее настроение при походе к врачу?

Никита сделал фирменное лечебное лицо, сказал ряд стандартных фраз. И принялся слушать. В моменты, когда пациент в рассказе переходил на бесполезную чушь, резко одёргивал его. Без этого некоторых вело слишком далеко, что жутко раздражало Никиту.

– Ну, это так себе проблема, вы же понимаете? Уверен, что понимаете, – Никита заподозрил неладное. Таких хитрецов у него за день проходило достаточно.

– Ладно, – выдохнул пациент. – Такое дело. Кот заболел, надо пару дней за ним посмотреть, а я работаю, в рейс должен идти, не с кем оставить. Мне бы пару дней…

– Так в ветклинике передержка есть.

– Да я столько не зарабатываю. Там цены, точно верблюда всей командой стеречь будут. И шеф тоже козлина – ни отпуск, ни отгулы не даёт.

Камень в халате всё держал серьёзный вид, хотя сердце оттаяло от врачебного холода сразу, как человек заговорил о коте. Защищайте тех, кто слаб, а домашние животные были эталоном слабости в глазах Никиты.

Пока по ту сторону продолжался молящий монолог, врач молчал. Нотка надрыва в голосе просящего нравилась ему, удовлетворяла его, потому не стоило торопиться с ответом.

– Док, я заплачу. Меньше, чем ребятам за передержку, но всё, что есть. Честно. Могу даже баланс карты показать.

– Оставьте себе. Вам ещё на лечение потратиться придётся. Удумали тоже, врачу взятку давать, – посмеялся док, выдав в смехе не добрый смешок книжного Айболита, а густую желчь, чтобы пациент сразу понял серьёзность непринятия денег, а не посчитал формальным отказом с последующим подмигиванием.

Быстро пациент ушёл. Оно и понятно – получил желаемое, ни к чему задерживаться в этом лепрозории.

После ухода остался привкус. Никита не сразу обратил внимание, что заходивший с поклонами человек уже на выходе был не таким уж и благодарным, не таким улыбчивым, хотя Никита выручил его дважды, при том нарушив закон. Может, не верил своей удаче?