Цареубийство в 1918 году
Шрифт:
Я потому процитировал эту россыпь показаний, что один из подлинных участников цареубийства, Павел Медведев, не выглядит ни дьяволовым отродьем, циничным и опустошенным злодеем, ни кровожадным и честолюбивым фанатиком, но запутавшимся, как многие российские люди той эпохи, молодым парнем, совершившим страшный грех смертоубийства невинных, но ведь заплатившим за него смертью в тюремной камере в тридцать с небольшим лет.
Осудил его Суд выше нашего, и мне неприятен следователь, марающий покойного грязью своих упреков. Был Паша Медведев на заводе сварщиком, по дому сапожником, вел хозяйство в Сысерти. (В ту эпоху уральские рабочие прокормиться с зарплаты не могли, и, как правило, крестьянствовали на усадьбе при доме в заводском поселке.) Были у него: жена Марья Даниловна, 26 лет, дочь Зоя, 8 лет, сыновья Андрей и Иван, соответственно 6 лет и 1 года. Эти сведения приведены
Жалованье ему назначили полуторное по сравнению с красноармейским, а на фронте семья получала за него в три раза меньше. И незаметно, как доверенное у коменданта лицо, втянулся он в цареубийство. По всем стандартным у Соколова пунктам обвинительного заключения: был предварительный сговор с убийцами (Юровский распорядился: «Сегодня придется всех расстрелять, предупреди команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы»), и помощь в приготовлениях (собрал у охраны ее револьверы, сопровождал семью в шествии на место преступления), кроме того, хотя отрицал личное участие в расстреле, мол, в самый момент убийства находился во дворе, куда его отослал Юровский проверить, не слышны ли там выстрелы, но уличается в убийстве показаниями нескольких свидетелей: «Стрелял и мой муж. Он говорил, что из сысертских принимал участие в расстреле только он один, остальные же были «не наши», а русские или нерусские, это мне объяснено не было» (Мария Медведева); «Как только Юровский это сказал, он, Белобородов, пузатый (Ермаков. – М. X.), Никулин, Медведев и все латыши… выстрелили сначала в Государя, а потом уже стали стрелять во всех остальных. Все они пали мертвыми на пол. Пашка сам мне рассказывал, что он выпустил пули две-три в Государя и других лиц, кого расстреливали» (Филипп Проскуряков). Якимов, ссылаясь на Клещева и Дерябина, рассказал, что они не видели Медведева стрелявшим, но в момент расстрела тот находился в полуподвале в ряду палачей.
«Рассказывал мне муж это все совершенно спокойно, – показала Мария. – За последнее время он стал непослушным, никого не признавал и как будто семью свою перестал жалеть.»
Она ошибалась: что-то сломалось в душе Павла Медведева в ночь преступления, и, отступив с отрядом в Пермь, он не исполнил приказа взорвать за собой мост через Чусовую, а перешел к белым и вступил в их армию. Через несколько месяцев, затосковав по семье, написал домой из части. Там, на почте, его и поджидали…
Версия, расказанная Павлом Медведевым, легла в основу следственного сюжета, изложенного в развитой и дополненной форме Соколовым в его книге. Несомненно этот опытный юрист понимал, что участник преступления не обязан говорить ему правду – даже по закону. Но очень уж подходили следствию сведения Медведева: что царя убил Юровский самолично, и, кроме того, Павел показал, что когда он вернулся в дом, то Юровский на его глазах добил из пистолета смертельно раненного наследника. Таким образом, в тот период Павел Медведев оказался фактически единственным источником обвинения против искомого объекта обвинения – еврея Юровского.
(Эдуард Радзинский опубликовал в «Огоньке» добытый им в архиве удивительный документ: заявление Юровского в Музей революции о передаче обоих своих револьверов, кольта и маузера. Но из очень путаного, вследствие малограмотности автора, его заявления вытекает, что свой маузер он в ночь казни отдал Никулину, который и добивал из него детей царя:
«Остальные патроны… ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в лифчики из сплошной
Учитывая склонность Юровского отнюдь не преуменьшать свою роль и действия в историческую для него ночь убийства, можно с основанием предположить: следователю Павел Медведев говорил неправду. Но о его позиции на допросе, по-своему благородной, мы будем рассуждать немного ниже.
Вторым моментом, устраивавшим и следователя, и Дитерихса в его показаниях, стал рассказ о разоружении охраны:
«С Юровским прибыл новый помощник коменданта, имени и фамилии которого положительно не могу припомнить. Приметы следующие: лет 30-32, плотный, выше среднего роста, темнорусый, с небольшими усиками, бороду бреет, говорит в нос – гнусавит.
Вечером 16 июля я вступил в дежурство, и комендант Юровский часу в 8-м приказал отобрать в команде и принести ему револьверы системы наган. У стоявших на постах и некоторых других я отобрал револьверы, всего 12 штук, и принес в канцелярию коменданта… Находившийся в доме мальчик-поваренок с утра был перемещен в помещение караульной команды (дом Попова). В нижем этаже дома Ипатьева находились «латыши» из «латышской коммуны», поселившиеся тут после вступления Юровского в должность коменданта. Было их человек 10. Никого из них по именам и фамилиям не знаю. О том, что предстоит расстрел Царской семьи, я сказал Ивану Старкову. Кто именно из команды находился на постах – положительно не помню. Не могу также припомнить, у кого я отобрал револьверы.
Часов в 12 ночи Юровский разбудил Царскую семью… Еще прежде… в дом Ипатьева приехали из Чрезвычайной комиссии два члена: один, как оказалось впоследствии, Петр Ермаков, а другой неизвестный мне по имени и фамилии, высокого роста, белокурый, с маленькими усиками, лет 25-26. Валентина Сахарова (зампредседателя УралЧК, к которому подходили все эти приметы – М. X.) я знаю, но это был не он, а кто-то другой. Часу во втором вышли из своих комнат Царь, Царица, четыре царских дочери, служанка, доктор, повар и лакей. Наследника Царь нес на руках. Государь и наследник были одеты в гимнастерки, на головах фуражки. Государыня и дочери были в платьях, без верхней одежды, с непокрытыми головами. Сопровождали их Юровский, его помощник и указанные мною два члена Чрезвычайной комиссии. Я тоже находился тут.
При мне никто из членов Царской семьи никаких вопросов никому не предлагал. Не было также ни слез, ни рыданий… Дорогу указывал Юровский. Привели их в угловую комнату нижнего этажа… Юровский велел подать стулья: его помощник принес три стула… Видимо, все догадывались о предстоящей им участи, но никто не издал ни одного звука. Одновременно в ту же комнату вошли 11 человек: Юровский, его помощник, два члена Чрезвычайной комиссии и семь человек латышей. Юровский выслал меня, сказав: «Сходи на улицу, нет ли там кого и не будут ли слышны выстрелы». Я вышел и… не выходя на улицу, услышал звуки выстрелов. Тотчас же вернулся в дом (прошло 2-3 минуты) и… увидел, что все члены Царской семьи уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были так же убиты доктор, служанка и двое слуг. При моем появлении Наследник еще был жив – стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в упор. Наследник затих. Перед убийством Юровский роздал всем наганы, дал револьвер и мне, но, повторяю, я в убийстве не участвовал…
По окончании убийства Юровский послал меня в команду за людьми, чтоб смыть кровь в комнате. По дороге в дом Попова мне попали бегущие навстречу из команды разводящие Иван Старков и Константин Добрынин. Последний спросил: «Застрелили ли Николая II? Смотри, чтобы вместо него кого другого не застрелили – тебе отвечать придется)» Из команды привел человек 12-15, но кого именно – совершенно не помню и ни одного имени назвать не могу… На грузовик сели Петр Ермаков и второй член Чрезвычайной комиссии. В каком направлении они ехали и куда дели трупы, не знаю.
…Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия «Никулин», и я теперь припомнил, что именно такова фамилия того помощника. На предъявленной мне фотокарточке я хорошо признаю этого человека за помощника коменданта Никулина… Со слов Никулина знаю, что ранее он находился в Чрезвычайной следственой комиссии. Вы говорите, что по имеющимся у вас сведениям на пулеметном посту посту в большой комнате нижнего этажа стоял Александр Стрекотин, и я теперь припомнил, что, действительно, А. Стрекотин стоял тогда у пулемета.