Царевич Ваня и Серый Волк
Шрифт:
– Поляна царицей будет! – не сдавалась Хазария. – Ванька ее царевичем!
Затем голоса белого колдуна и черной ведьмы смешались, перепутались, и переливающий то черным, то белым, дым исчез.
И опять лишилась чувств Поляна.
Очнулась утром, окинула вокруг себя взором суровым и сказала твердым голосом:
– Не бывать Поляне царицею! А ублюдку ее царем, сынами моими повелевающим. Эй, слуги!
Одели ее в одежды царские, в одежды тяжелые. Пошла она в тронный зал, приказала всех бояр созвать, воевод, и конечно же сыновей своих.
Когда
– Вчера супруг мой, державный наш Дубрав Дубравович, на короткое время в себя пришел. – В палате среди присутствующих прошел гул удивления. Царица, не моргнув глазом, продолжала: – Но только я это видела. И разговор у меня был с государем нашим. Завещал он государство им от предков полученное и силой его увеличенное и усиленное мне, супруге его. Отныне я ваша царица и повелительница. Слушайте же мой первый приказ. К ночи приготовить на главной площади города костер. На том самом месте, где когда-то стоял храм Чернобога. Давно мы древним богам не приносили жертв. Так принесем же Чернобогу жертву, богатую. Сожжем в его честь ведьму проклятую, Поляну Муромскую, за то, что царя нашего она извела зельем ядовитым, словом чернокнижным.
Сказала она так и вышла из Большой палаты, где дела государственные решались. Ни на кого даже не глянула. Сыновья гордо посмотрели на бояр и воевод, и за ней пошли.
– А, вы, – обернулась она к ним, – возьмите своих воинов и место казни окружите со всех сторон, чтобы даже мышь до Поляны пробраться не могла. Также заприте ворота городские, посадников по домам разгоните, чтобы никто носа высунуть не посмел.
Удивились сыновья такому властному голосу, какого ни разу в жизни от нее не слышали, но ничего не ответили, выполнять волю материнскую бросились.
Посмотрела им вслед царица, прошептала с болью великой:
– Ради вас все делается, сыночки милые!
Иногда материнская любовь и во зло бывает. Так случилось с царицей Забавой.
И сразу в Князьграде суматоха началась великая. Приготовления страшные. Воины царские, горожан-людей посадских стали по домам разгонять. Возмутились князьградцы такому обращению. Никто их никогда так не забижал. Многие за колья схватились, за топоры. Да только что сделаешь колом деревянным против меча булатного? Да и воины царские дело свое знают. Быстро бунт подавили. Особо ретивых, в цепи заковали, в подвалы отправили, тут же другие притихли, головы опустили, слову царскому повиновались.
И опустел великий и многолюдный город. Ни единой живой души не осталось на его улицах. Все попрятались в домах, на засовы двери дубовые заперли. Даже собаки и те лаять перестали. Видно поняли, что недоброе дело готовится. Заскулили, завыли жалобно.
Только воины теперь по Князьграду гуляют, улицы прочесывают, непокорных выискивают. Да конные отряды стрелами от ворот до дворца и наоборот летают. А ворота городские со всех сторон заперли, на стены стражников и лучников выставили, пушки зарядили. Словно страшный враг к городу подойти
Но самое ужасное готовилось на городской площади, где еще недавно бойкая торговля шумела. Теперь ряды торговые ратники ратмировы, переломали, а на их месте стали возводить деревянный помост со столбом посередине, к которому должны были Поляну привязать. А под столбом, вязанки дров стали наваливать, да маслецом конопляным их поливать, чтобы лучше горели.
Страшную казнь Поляне готовила царица Забава.
А царевич Ратмир и царевич Ратибор больше всего трудились, сами дрова в будущий костер подбрасывали, радовались:
– Ой, и запалим колдунью! Загорит она, запылает!
И хохотали от радости. И дружинники их вместе с ними тоже от своих господ отстать не хотят.
– Гори-гори ясно, чтобы не погасло! – хором запевают. – Эх, погреемся у костра. Повеселимся. Мясца пожарим.
Говорят, каков хозяин, таковы и псы у него.
Бояре же, самые знатные люди царства, смотрели хмуро на все это, головами качали, молча друг на друга поглядывали, да только сказать ничего не смели. Никто из них не хотел на тот свет отправиться. С тех пор как на их глазах убили Брадомира, смирные они стали и послушные.
А день подходил к концу. Все ниже и ниже клонилось к закату солнце. Вот и настал тот момент, когда встретилось оно с землей. В колыбель свою ложиться отправилось.
– Пора уже! – торопят Забаву царевичи. – Вели привести Поляну. У нас уже и фитили запалены.
– Не время еще, – отмахивается от них царица. А сама у конюха Мисаила, которого дежурить около спальни царской поставила, тихо спрашивает:
– Не поет еще кукушка?
– Не поет. Молчит окаянная!
Царица кулаки сжала, зубы стиснула. На конюха так глянула, что он от страха аж присел. Убежал обратно на пост. А небо все темнее и темнее делается. Вечер в самом разгаре. Вот-вот и ночь наступит. Опять Мисаила зовет царица.
– Не поет?
– Не поет.
– Пошел вон.
Ночь настала. Темно стало, хоть глаза выколи. Побежал Мисаил, да в темноте в столб врезался. Прямо лбом в него врубился. Засверкали в его глазах искры. А в ушах звон послышался. И слышно в этом звоне конюху что-то похожее на «Ку-ку, Ку-ку». Побежал он к царице.
– Поет! Поет кукушка!
– Слава Богу! – перекрестилась Забава. И громко объявила: – Умер наш царь государь! Отлетела его душа в иной мир. Отомстим же за него. Привести сюда Поляну.
Бросились воины к подвалам, зашли в темницу, и вывели из нее Поляну Всеславовну. После бегства Вани царевича, на нее цепи тяжелые надели, на руки и ноги. Так она закованная в цепи и шла к площади, под охраной воинов. Но ни слова жалобы не издала Поляна. Ни стона, ни плача, мучители ее от нее не услышали. Гордо шла Поляна. Прямой стан, чистый взгляд, все говорило, что не признает она вины страшный за собой. Так она и царице сказала, когда ее перед крыльцом дома боярского, на котором Забава на высоком троне сидела, поставили.