Царевна-Лягушка
Шрифт:
Сибирь у нас - это покосившееся зимовье типа острожка на востоке папенькиного царства, там охранники - стрельцы лютые - сухарями одними кормят, да серебро в ключе студеном мыть заставляют. Хуже наказания у нас нету - попробуйте после сухарей заплесневелых (три раза в день по три штуки) столовое серебро начисто перемыть - узнаете, что такое сибирское старательство.
Тут во дворе загрохотало, как гроза приступила.
– Что это?
– спросил папаня, на меня лицо недоуменно обратив.
– Эта моя лягушонка скачет. Наверное, что-нибудь по неловкости опрокинула.
Все к окнам бросились,
– Вова до стильных баб охоч, вот, наверное, и свалился с копыт, лягушонку в бальном наряде увидев.
Прав он оказался, это мы поняли, обернувшись на мелодичное: "Здрасте всем!", раздавшееся от двери.
Лягушонка моя была в длинном глухом платье, как я понял, чтобы шкурку свою, а в частности ласты, от глаз недобрых скрыть. А увидев то, что открывалось выше ворота высокого, я рот раскрыл, да так широко, что мышцы, им командующие, свело, как азотом жидким их обдало. Господи, как она была прелестна! Все эти принцессы, которых по всему миру ежегодно красавицами жирные коты выбирают, как устриц на десерт, все эти от A до Z, одного носика ее не стоили, да что носика! кончика его самого! Такая она была вся чудесная, вся такая одухотворенная, и в то же время естественная, что я даже пожалел об этом, сочтя без вариантов, что к ней один Бог приблизиться может, слава богу, он бесполый. Конечно, это мое впечатление от памяти образовалось, то есть от прежнего вида ее лица, но все равно, ясно было, что жить с такой женщиной без усиленной охраны принципиально оскопленными личностями - то же самое, что в бане париться, чемоданчик с пахучими баксами в раздевалке раскрытым оставив.
Но сказочная принцесса - это сказочная принцесса. У них все сказочное, даже обращение. Подошла она ко мне лебедушкой, поклонилась и говорит с довольной такой женской улыбкой, говорит явно не для моих ушей:
– Здравствуй, милый. Извини, что задержалась - стирки много было.
От ласковости такой и признания реальностей семейной жизни я растаял от азота чуть-чуть и смог-таки рот закрыть, но шага вперед сделать и ручку поцеловать все равно не получилось - от вида ее ближнего дыханье сперло как асфальтовым катком. Но и с этим дефолтом она легко справилась, легко поведя теплыми пальчиками по моей щеке. Ну, я, сразу оклемался вконец, взял ее под теплу руку, и к папане повел.
– Вот, - говорю, - папаня, истинное лицо жены моей. Спасибо вам и сердцем и рукой, за волю вашу отеческую, поставившую меня на порог неизбывного семейного счастья.
Что только на лице царя нашего не перебывало, как на киноэкране, после того, как Вика дочерне ему улыбнулась! Сначала он, лук у меня вырвав, в болото в мыслях завистливых стрелял, потом - в меня из пищали, когда я лягушонку веслом топил, а в конце - ночью, на вором коне мчался счастливый куда-то на юга, с ней, на лошадиной шее плетью повисшей.
Шемахинская царица, естественно, от последней мыслительной картинки с лица спала, кислая стала и сморщилась, как пропащий от продолжительного хранения соленый огурец. Скиснув, стала рядом с папаней и ну щипать его за бок с тонким намеком:
– Ну, сделай что-нибудь
Папаня Кьеркегора читал, и, зная потому, что стремление к прекрасному гибельно, что прекрасное - это враг добротного среднего, на котором все испокон века держится, обнял ее по супружески, и сказал, на мой взгляд, не вполне откровенно:
– Что ты, дурочка моя, так простонародно нервничаешь? Давай лучше танцы устроим.
Понятно, с Викой ему захотелось в целях рекогносцировки фокстрот медленный совершить, то есть, значит, рукой по талии и прочим попам всласть поводить. Щелкнул он пальцами музыкантам на галерке, те мазурку грянули. Но до попы невесткиной царь не добрался - отказала она ему в таковом контакте.
– Что вы, папа, - сказала, - у меня же везде жабьи бородавки, вы аппетит себе испортите. Потанцуйте лучше с царицей - она же самая лучшая на бале женщина...
Что дальше на балу было, рассказывать не стану, особенно, как княгиня Настенька летку-енку танцевала, дворец сотрясая толчками не менее чем в пять с половиной баллов по Рихтеру, а княгиня Простаквасина к Вике розово до бесстыдности лезла, аж папенька подумал, не назначить ли Васю цесаревичем, тем более, что женушка его точно одних Илья Муромцев рожать будет по десяти килограммов при первом взвешивании...
12.
А вот потом что было... Да, это судьба...
Пешком мы решили домой идти. Луна впереди огромная, красная почему-то зловеще, сверчки чирикают, лягушки квакают, и комаров почти нет. Вика счастливо-молчаливая в платье белом, я - рядом, ну, дурак дураком от полного счастья. И за руку взять хотелось, и за талию, да и просто поцеловать. Но как за талию взять? Почувствуешь бородавки, и все, конец настроению, сплошная зоологическая проза. Ну я придумал, когда мосток проходили, на расстоянии целоваться, чтоб без рук. Она, розовея, согласилась, мы встали в метре друг от друга и губки вперед потянули...
Если бы вы знали, какое это счастье, так по-детски целоваться! Мы так породнились... Потом разговаривали, жизнь планировали до маразма самого, чтобы не скучно было. Все придумали, как жить, как рожать, темы для ссор придумали, и как мириться без холодной войны... Я еще философствовал, что, может, так и надо жить? Стрельнул за околицу и живи, радуйся прямолинейной жизни, проведением вселенским организованной.
– Ты просто хорошо стреляешь!
– засмеялась она на это.
– Да, лучше всех, - засмеялся я, - почти уже совсем привыкший к ее сказочному личику.
Под конец она сказала, как неприятно ей будет свой головной убор лягушачий назад надевать и вновь передо мной в прежнем виде являться.
...А дома всему конец пришел - не нашла она своего наголовника. Пятый раз поискав по всему дому и под окнами посмотрев, уселась вся белая, в кресло и сказала, как из могилы:
– Все Ваня, конец любви нашей пришел. Я без этого шлема каждый день на год лицом стареть буду и через несколько месяцев в одни бабушки тебе сгожусь... Представь, что такое женщине жить с таким фактом на сердце.