Царевна, спецназ и царский указ
Шрифт:
…Гаврила успел донести царицу почти до выхода, когда на него упала балка. Госпожу он сумел кое-как прикрыть — ее подхватили тут же набежавшие стражники. Да и конюха героического вытащили — только поздно.
Три дня после того царица Анна не приходила в себя. Вернувшийся царь Игнат не отходил от ее ложа. Лекари лишь разводили руками — чудо, что до сего дня дожила еще.
Открыв глаза, Анна прежде всего спросила о дочери. Аля, целая и практически невредимая, агукала тут же под присмотром нянек.
Вторым именем, которое Анна, с трудом раздвигая губы и ворочая непослушным языком, сумела
И Игнат отвел глаза.
Пожара не пережили ни Феня, ни Гаврила. Наинку в тот страшный вечер забрала к себе какая-то сердобольная горожанка, а на следующий день по личному приказу царя дочь героини, спасшей наследницу, разыскали и привели в боярский терем, куда на время отстройки переехал царский двор.
Правители Тридевятого всегда помнили верных людей, всегда платили за добро сторицей. А потому никого во всем царстве не удивила последняя воля умирающей государыни. Указ вышел, как и полагается, за двумя подписями, царя и царицы — вторая, правда, была поставлена неверной и слабеющей рукой, но без малейших сомнений.
Согласно высочайшей воле, девица Наина Гавриловна восьми лет от роду была принята в царский род, став названой дочерью Анны и Игната. Она даже заняла свое место в очереди наследования — конечно, только второй, после первой наследницы Алевтины, поскольку вошла в род позднее ее рождения. Но Наина, дочь конюха и горничной, стала теперь полноправной царевной со всеми причитающимися ей привилегиями.
Жизнь за жизнь, судьба за судьбу.
Когда-то, в детстве, Алька была с Наиной дружна — несмотря на разницу в возрасте, да и все прочие различия между неразговорчивой, вечно хмурой старшей и яркой, шумной всеобщей любимицей мадшей. Матери Алевтина лишилась так рано, что и не помнила ее, так что и из родных людей у нее только и было, что батюшка да Наина, к которой маленькая царевна всегда тянулась.
Нет, были, конечно, еще бесчисленные мамки с няньками… а только она знала, что у каждой из них есть своя семья, свои дети. Ни одна из них никогда бы не повысила голоса на царевну, никогда бы ни за что не отругала и не отчитала — всегда за все только хвалили да умилялись. И чуялось в этом что-то… будто ненастоящее.
Батюшка отругать мог, хоть и случалось такое редко. И гнева его Алька боялась, хоть ее и не наказывали никогда. А пуще того — боялась огорчить отца. Когда он не ругал ее, лишь скорбно опускал уголки губ и отворачивался, это и было для нее худшей карой за шалости.
А вот с Наиной они могли шумно ссориться, упоенно швыряясь друг в друга обидными словами, а то и мелкими предметами. И потом так же бурно мириться и реветь в обнимку. Но как бы ни было — это Наина была той, что рассказывала ей сказки на ночь. Той, что сидела у ее ложа, когда маленькая царевна боялась засыпать одна. Той, что всегда за нее заступалась и любую ее вину пыталась взять на себя. Той, к кому Алька бежала со всеми своими маленькими радостями и горестями.
А потом… однажды что-то вдруг изменилось. После очередной пустячной — Алька уж и не помнила, из-за чего — ссоры Наина вдруг куда-то исчезла. А вернувшись,
Эту игру привез царю в подарок кто-то из иноземных послов, и ее смысла Алька так и не смогла постичь. На деревянной доске, расчерченной сотнями желто-красных клеток, выстраивались две армии: в каждой царь с царицей, царевич или царевна, маги, богатыри и чудища. Каждую из искусно вырезанных костяных фигурок следовало двигать как-то по-своему. У каждой были какие-то свои “способности”. Наина, освоив эту игру, с легкостью обыгрывала в нее даже отца.
А однажды Алька своими ушами услышала, как батюшка в разговоре с советником вздохнул о том, что не Наина — первая его наследница, что править-то младшей. Крепко Алевтина после того призадумалась. Всегда до той поры думала, что батюшка их поровну любит — ну, может, ее, младшенькую, да кровиночку, все-таки чуточку больше. А оно, оказалось, вон как.
А после Наинка и вовсе уехала, бросив сестренку одну. Мало ей было, вишь ты, как всем, пять лет отучиться — так она решила дважды ту академию закончить, нарочно еще в свои 15 в первый раз поступила. Второй раз, правда, так и не успела — на ведовском факультете только два года и проучилась.
Приехав, сразу у ложа умирающего царя заперлась. Альку к нему не пускали, а вот Наина каждый день к нему ходила и часами говорила с ним о чем-то. Младшую дочь он только перед самой смертью и позвал — чтобы проститься. Алевтина его тогда едва узнала и, не сдержавшись, разревелась, так и не сумев ничего сказать. А вот сестрица Наина стояла рядом, ни слезинки не проронив, холодная, безразличная.
Как царя не стало, тут-то его волю и объявили: ведьма-недоучка станет в царстве править, судьбу же единственной своей родной дочери он в руки названой целиком вверяет и право благословения ей передает.
Альку с того дня в ежовых рукавицах держали. От Наины же она за три года и доброго слова не услышала. Та всегда была занята и лишь отмахивалась от царевны. Частенько и вовсе распоряжалась запереть ее в светелке.
И все чаще думалось, что нечисто тут дело. Быть не может, чтобы батюшка своей волей такого ей пожелал! Околдовали его, не иначе… А Наина? Отчего она так вдруг переменилась? Или… может, это в детстве она прикидывалась, будто Алька для нее что-то значит, а сама всегда ненавидела ее, думала, как бы ее место занять? По всему так и выходило.
Задумавшись, Алька и не заметила, что за столом стих разговор, а все отчего-то на нее смотрят.
— А ты бы, — мягко посоветовал Савелий, — поговорить с сестрицей попробовала. Может, до чего и договорились бы?
— Не разговаривает она со мной, — горько отвернулась Алька. — Три года как. Одни только приказы отдает.
Светик встал, с шумом отодвигая лавку.
— Пойду я… посуду помою.
— Я помогу! — встрепенулась тотчас царевна. Уж с этим-то она точно справится! Чай, невелика наука.