Царьград. Трилогия
Шрифт:
– Давненько тебя ждем, Алексий, – улыбнулся старшой, Прохор. – Сказать по правде, уже собирались идти тебя искать, думали – сгинул. А мы как раз нашли попутный караван!
– Персидского торговца Карваджа? – Лешка хохотнул. – Вижу, вы пьете вино. Я бы тоже с большим удовольствием выпил, а то все горло уже засахарилось от этого чертового щербета. Зашел тут в гости – пришлось пить… Эй, служка! А принеси-ка сюда еще кувшинчик!
За вином выяснилось, что плотники всей артелью пока остановились здесь же, в корчме. Сошлись с одним татарином, Ахмедчаком, тот, узнав о ремесле мужиков, принялся отговаривать их ехать в русские земли, в коих, по
Совсем-совсем плохо стало на русских землях, говорил плотникам татарин, все воюют, воюют, брат на брата идет, а Василий-князь – специально, чтоб дела свои поправить – монету портит, от того еще большее разоренье идет. А вот в городе Сарай-ал-Джедид хороших плотников не хватает, и, если уважаемые руми пожелают, он, Ахмедчак, готов выступить посредником.
– И наварить на вас немаленькую деньгу! – выслушав Прохора, рассмеялся Лешка. – Причем еще неизвестно, что в этом Сарае делается? Хороших плотников там нет? Ой ли? Куда же тогда весь русский полон девался?
– Вот! – старшой пристукнул кулаком по столу. – И я о том же трезвоню, так ведь не слушают – сдался им этот Сарай!
– Да ладно тебе, Прохор, – махнул рукой один из артельных. – До Большебазарного шляха доплывем – а там посмотрим. Чай, как-никак, развилка: на север – Верховские княжества да Рязанские земли, на юг – Сарай-город. Разберемся!
Простившись с артельщиками, старший тавуллярий направился обратно в Азак, в дом своего доброхота. Стражники у ворот крепости, видать, уже были предупреждены о госте – распахнули ворота чуть ли не с поклонами и деньгу за проход не взяли!
В ожидании Лешки Халимсер Гали коротал время за шахматами, играя со слугой Хасаном. Алексей играть отказался, ссылаясь на усталость, да что и говорить – время было позднее, и вскоре все отправились спать.
Гостю были выделены уютные покои с низким – на турецкий манер – ложем и забранными темно-синим бархатом стенами. На низеньком столике в изящном золотом светильнике в виде лотоса горело зеленоватое пламя. Сложив одежду на сундуке, молодой человек немного поворочался и тут же уснул, и спал так крепко, что даже не проснулся проводить хозяина дома – да тот и сам не велел гостя будить. Так что, когда старший тавуллярий открыл глаза – в бледно-голубом небе уже вовсю сияло солнце.
А со двора доносилась песня. Чудесная русская песня! Лешка приподнялся, прислушался:
Укатилося красно солнышко За горы оно за высокия, За лесушка да за дремучии, За облачко да за ходячии…Приятный какой голосок. И поет ничего себе. Не «Ария», конечно,
Одевшись, гость выглянул в дверь, щуря глаза от яркого солнца. Во внутреннем дворике, на широкой скамейке под яблоней сидела Нашчи-Гюль в шальварах и длинном зеленом платье с узорчатым оплечьем. Сидела и пела, задумчиво устремив взгляд куда-то мимо Лешки.
Рядом послышались шаги. Повернув голову, гость увидел Хасана, слугу. Тот поклонился и вкрадчиво осведомился – не нужно ли чего?
– Нет, пожалуй, пока не нужно, – покачал головой Алексей. – Хотя… Если чего-нибудь попить. Только не щербету – больно уж сладок.
– Есть мед, прошлого привозу, липовый, – с готовностью улыбнулся слуга. – Если только, правда, не забродил.
– А забродил – так еще и лучше! Неси, неси! – старший тавуллярий обрадованно потер руки.
– Ох, тварь! – посмотрев на невольницу, выругался Хасан. – Опять она во дворе – выставилась на всеобщее обозрение! Хоть и рабыня – а должна же хоть какой-то стыд знать! Не сидится же ей на женской половине…
– А, Хасан. – Заметив слугу, девушка закончила петь. – Поди опять ругаешься! Ну не могу я на женской половине – душно мне там, непривольно! Да и жены с наложницами у нашего господина сам знаешь, какие.
– Мхх, – скривился слуга и шепотом посетовал: – И не наказать ее теперь – подарок!
– Да пусть поет. – Алексей широко улыбнулся. – Мне так вот, к примеру, нравится.
– Ну тогда… – Хасан махнул рукой и исчез в доме – видать, побежал за медком.
– Здрава будь, – повернувшись к девушке, по-русски произнес Лешка. – Ты, я вижу, с Руси?
– Оттуда. – Невольница махнула рукой. – Из Суздаля. Совсем еще девчонкой была, как в полон попала. По велению Василия-князя, чтоб ему пусто было, продана в числе других – все для выкупа его из татарского плена.
– Как так – для выкупа?
– А слишком много Василь-князь татарам обещал, когда на свободу просился. Ладно, что языком-то молоть без толку? А ты русскую речь важно знаешь, – Нашчи-Гюль неожиданно улыбнулась. – Только говоришь смешно, не по-нашему. Ромей?
– Да, из Константинополя.
– Из самого Константинополя? – Девушка удивилась. – Что, там еще не турки?
– Да нет пока.
– А чего здесь? Купец?
– Книгу пишу. О чужих землях, о далеких городах, о разных народах и их обычаях. Ну, как Марко Поло, слыхала про такого путешественника?
– Нет. – Девушка вдруг загрустила. – Пойду я. Нельзя мне здесь долго сидеть, хоть и не накажут теперь меня, а все ж, чего зря дразнить?
И по всему виду ее, по этим словам, по песне даже, Алексей догадался, что Нашчи-Гюль знает о том, что предназначена в подарок великому хану. Живой человек – и в подарок. Игрушка!
– Тебя хоть как зовут-то?
– Вы ж знаете – Нашчи-Гюль.
– А по-настоящему?
– Настя.
– Слышь, Настя, может, медку попьем, потусуемся? Вообще – развлечемся!
Девчонка вздохнула:
– Я бы с удовольствием. Да только кто ж такое позволит? У магометан правила строгие.
– Так ты же не…
– Нет. Веру православную не меняла! – Настя отвела взгляд и шмыгнула носом. – Ну вон, идет Хасан с медом. Пойду и я, пора.
– Рад был знакомству! – Лешка прямо-таки поедал девчонку глазами.