Царица Прасковья
Шрифт:
Ягужинский, видя себя столь обиженным пред всем обществом и самим государем своим, вышел из комнаты. Все российские вельможи чувствовали себя обиженными поступком герцога Карла-Леопольда.
После ужина Эйхгольц упрекал герцога за его неосторожность. Герцог отвечал, что ему жаль, но что, по крайней мере, облегчил свое сердце. Он поручил Эйхгольцу стараться примирить его с Ягужинским и велел звать его к обеду, но учтивости после такой обиды не могли иметь успеха.
Возвратись в Мекленбург, герцог все надеялся на помощь царя. Тщетно Эйхгольц напоминал ему разговор с царем в Магдебурге. Однажды герцог, долго смотря на маленький портрет царя, висевший в его кабинете, сказал:
— «Вот у него такое доброе лицо. Он меня не оставит!»
Распри между герцогом и мекленбургскими чинами дошли наконец до такой степени, что
Его цесарское величество сказал однажды своему вице-канцлеру:
— «Хорошо, что герцог приехал, лишь бы не привез с собою Москвитянку». Император прибавил: «Я желал бы знать: знает ли о том герцог?»
Вице-канцлер велел позвать Эйхгольца и сообщил ему слова императора. «Конечно, — говорил он, — смелый поступок, что герцог при нынешних обстоятельствах привез сюда супругу свою». Вице-канцлер советовал герцогу поместить герцогиню в Нусдорфе или Леопольдштадте, дабы можно было сказать, что она не в императорской резиденции. Герцог, посоветовавшись со своими приближенными, велел отвечать вице-канцлеру, что бедная женщина, всем светом оставленная, здесь, в Вене, никого знакомого не имеет и притом языка не знает; что она умрет с тоски, если герцог удалит ее от себя, и что он посему просит, дабы его цесарское величество оставил ее у него. Тем и кончилось дело.
Жизнь Екатерины Ивановны в замужестве за герцогом Мекленбургским была очень для нее несладка. Тем не менее первые годы, в письмах своих к Петру I и к царице Екатерине, она не только не высказывала жалоб на мужа, но, как мы видели выше, ходатайствовала за него пред своим «дядюшкой и батюшкой», как называла она Петра I. «О себе извествую, — пишет герцогиня почти в каждой из своих грамоток 1716–1720 годов, — за помощью Божиею, с любезным моим супругом (или «сожителем») обретаюсь в добром здравии».
В июле 1718 г. герцогиня прислала к государыне Екатерине Алексеевне важную весточку. Приводим письмо без соблюдения своеобразной орфографии герцогини Екатерины Ивановны:
«Примаю смелость я, государыня тетушка, В. В-ству о себе донесть: милостию Божиею я обеременила, уже есть половина. И при сем просит мой супруг, такоже и я: да не оставлены мы будем у государя дядюшки, также и у вас, государыня тетушка, в неотменной милости. А мой супруг, такоже и я, и с предбудущим, что нам Бог даст, покаместь живы мы, В. В-ству от всего нашего сердца слуги будем государю дядюшке, также и вам, государыня тетушка, и государю братцу царевичу Петру Петровичу, и государыням сестрицам: царевне Анне Петровне, царевне Елисавете Петровне».
«А прежде половины (беременности) писать я не посмела до В. В-ства, ибо я подлинно не знала. Прежде сего такоже надеялася быть, однако же тогда было неправда; а ныне за помощию Божиею уже прямо узнала и приняла смелость писать до вас, государыня тетушка, и до государя дядюшки, и надеюся в половине «ноемъврии» (ноября) быть, еже Бог соизволит».
7 декабря 1718 г. Екатерина Ивановна родила дочь Анну — впоследствии правительница Анна Карловна, или — как у нас ее называли — Леопольдовна. Рождение ребенка не улучшило положения матери. Побывав в апреле 1719 г. в Митаве у сестры Анны Ивановны, Екатерина Ивановна порассказала ей, а та передала матери о своей горькой жизни. Царица Прасковья Федоровна печаловалась о ней пред «государыней милостивой, матушкой-невестушкой, царицей Екатериной Алексеевной…» «Прошу у вас, государыня, милости, — писала 23 апреля 1721 г. царица Прасковья Федоровна, — побей челом царскому величеству о дочери моей, Катюшке, чтоб в печалех ее не оставил в своей милости; также и ты, свет мой, матушка моя невестушка, пожалуй, не оставь в таких ея несносных печалех. Ежели велит Бог видеть В. В-ство, и я сама донесу о печалех ея. И приказывала она ко мне на словах, что и животу своему не рада… приказывала так, чтоб для ея бедства умилосердился царское величество и повелел бы быть к себе…»
Царь Петр внял просьбам старушки-царицы Прасковьи Федоровны и стал настоятельно призывать герцогиню Мекленбургскую в Россию, напоминая ей при том, что, по отношению к ее мужу, он «многократно
Беспокойный, жестокий нрав герцога Карла-Леопольда продолжал проявляться во всей своей прелести. Карл-Леопольд присваивал движимое и недвижимое имение своих подданных, бестолково противодействовал австрийскому императору, не выполнял условий свадебного контракта, не снабжал жену ни деньгами, ни достаточным содержанием, так что она часто обращалась с сетованиями и просьбами о помощи к матушке, которая всеми силами хлопотала за нее у Петра. Беспутный муж шел прямо к своей погибели, не внимая предостережениям и советам тестя… [93]
93
Карл-Леопольд, лишенный престола (в 1736 г.), пережил жену и дочь и скончался в заточении, в крепости Демниц, 28 ноября 1747 г.
В апреле 1719 г., как мы видели выше, герцогиня Катерина Ивановна гостила у сестры Анны — и государь был столь милостив, что повелел выдать ей из курляндских доходов 1000 червонных… Впрочем, содержание ее было плохо, далеко не герцогское; штат состоял из русских школьников Чемесова и других, которые, по словам самой государыни, были «гораздо плохи» [94] .
Катерина просила, чрез посредство матери, о пополнении ее штата, о присылке церковного причта. Старушка немешкотно препроводила письмо в Петергоф, к государыне.
94
Каб. дел., I пол., кн. 64, л. 736: Письмо от имени Екатерины Алексеевны.
«Государыня моя невестушка, царица Прасковья Федоровна, — отвечала Екатерина, — здравствуй на множество лет купно с дочкою! Объявляем вам, государыня, что письмо, до вас писанное, от любезнейшей вашей дочери, а нашей племянницы, царевны Екатерины Ивановны, его царское величество изволил все вычесть и о священнике сам изволил приказать новгородскому архиерею Феодосию, чтоб немедленно, по желанию ея высочества, отправить попа наискорее…»
Государыня заканчивала объявление просьбой, чтоб «Невестка не печалилась и уведомила бы о своем здоровьи: есть ли в болезни ей облегчение?» [95]
95
1 Каб. дел., I пол., кн. 64, л. 668.
Царица-невестушка действительно очень хворала: недуг еще более усиливался печалью в разлуке с любимой дочерью, несогласиями со средней и болезнью младшей [96] ; но собственная болезнь не мешала ей выполнять самым тщательным образом все просьбы «свет-Катюшки».
Так, в ответ на просьбу о присылке церковного причта, она извещала дочь: «Послан к тебе священник, да с ним диакон Филипп и певчий Филька, кажется люди нарочиты, а буде плох, я по зиме другого пришлю; и чаю — сама поеду к Москве зимою, и там выберу добрых…»
96
Грозные события 1718 г., встряхнувшие, по воле Петра, все высшее общество в обеих столицах, а также и все царское семейство — мы разумеем розыск по делу царевича Алексея Петровича, — не могли также не встревожить нашу старушку-царицу, хотя они и прошли для нее благополучно. Достойно внимания, что из массы лиц, прямо или косвенно замешанных в деле царевича Алексея и его матери, царица Прасковья Федоровна сумела остаться совершенно в стороне; не видно, сделан ли был ей допрос. Между тем она была много лет знакома и даже переписывалась с казненным по делу царицы Евдокии Лопухиной епископом Досифеем. Царевич Алексей на допросе, перечисляя своих сторонников, назвал и царицу Прасковью: «Я ведал, — показал он, — что она ко мне добра гораздо, хотя и без большой конфиденции, чаял же к сему склонну».(Устрялов, т. IV, с. 253.)
Вряд ли кому другому удалось бы в этом страшном розыске уцелеть при подобном «оговоре».