Царица Прасковья
Шрифт:
«Уведомился я от помянутаго Деревнина, — писал Терский, — что государыня царица Прасковья Федоровна просила в Сенате, чтоб на комнату ея величества с царевнами учинить оклад противу окладу, каков учинен был к комнате царевны Наталии Алексеевны. В Сенате без именного его величества указу того не учинили. А чрез прошение ея величества такую, вышеобъявленную, дачу учинил ей Василий Ершов общее с дьяком Тихменевым, и за то взял себе деньгами и протчим не меньше 7000 руб. Все это явно, — продолжал Терский, — по записным книгам, которыя оный Тихменев взял к себе будто для счету, а те книги скрыл, о чем я и доношение на него, Тихменева, в надворный суд подал и в оном будут его, Тихменева, обличать я, Терский, Деревнин, да купчина Антип Моисеев…» [133]
133
Вершоные дела розыскных дел Тайной канцелярии, картон XV.
Доношение Терского немножко освещает ту безурядицу, которая царила в хозяйских делах Прасковьи. Чтоб познакомиться с ними поближе и тем получить еще раз возможность проследить то значение, какое старушка имела при дворе, ее силу, любовь и внимание к ней государя и государыни, позволяем себе сделать небольшое отступление.
Прасковья, как мы уже знаем,
134
Голиков, т. VI с. 285–286.
135
Берхгольц, 1, 55, 166–176, 195–200, 232–233, т. II, с. 69–77. Хааенко, его диариуш. Чтения Общ. Истор. 1858 г., т. I, смесь, с. 20–23.
И та, и другая сестра — частые посетительницы монастырей, вкладчицы многих из них, жаркие поклонницы разных митрополитов, архиереев и других духовных сановников — не только без негодования смотрели на пьяный собор, учрежденный Великим Петром: «Собор всешутейший и всепьянейший князь-папы» [136] , — но присутствовали и, мало того, зачастую принимали участие с государем и двором в их оргиях.
Все капризные требования Петра на пирах, слепо выполняемые двором, выполнялись безусловно и Прасковьей: опоит государь дорогих собутыльников и собутыльниц, уйдет соснуть часа на два и велит часовым никого не выпускать из комнаты. Душно, смрадно, пахнет водкой, вином, отзывается последствиями излишнего угощения, по углам храпят пьяные, а Прасковья сидит подле императрицы, ждет выхода царского и, скучая сама, старается, однако, занять беседой «дорогую невестушку». Пришел государь, начались танцы; пожелал Петр, чтоб танцевала царевна Прасковья Ивановна, и старушка посылает хворую, худую и вечно страдающую ногой дочку Парашу протанцевать, потешить «дяденьку с тетенькой».
136
Члены его, кардиналы, равно и глава собора, как известно (по Голикову и др.), носили костюмы русско-старинного духовенства, патриарха, архиереев и пр. чинов. См. «Русскую Старину» изд. 1872 г., кн. VI: Шутки и забавы при дворе Петра Великого.
Было бы странно, если б мы стали уверять, что все эти пиры и попойки, с их обстановкой, производили тяжелое впечатление на Прасковью и будто бы только нужда заставляла ее угождать требованиям и капризам Петра… Так думать значило бы находить Прасковью выше своего времени, выше своего общества… Напротив! Если кто есть полнейшее воспроизведение своего времени, тип петровского общества со всеми его особенностями, так это именно царица Прасковья. Если мы и говорим о пирах, маскарадах и ассамблеях, ею посещаемых, так только для того, чтоб показать, как умела она примирить в себе верование и предрассудки, завещанные стариной, с воззрениями новой, переходной, эпохи.
Теперь вспомним, как нелицеприятно веровала Прасковья в авторитет свояка-государя; его слово — закон, его мнение — свято. С какой доверенностью предоставила она ему распоряжаться судьбой ее дочерей, и он распорядился ими так, как этого требовали его планы и расчеты; как слепо веровала она в спасительность его медицинских советов и как часто посещала его любимые минеральные воды, в наивной уверенности, что вода может спасти ее от водки и вина, повергших ее в преждевременные и тяжкие недуги!
Такую преданность, такое уважение к своей особе, такое послушание Петр находил в весьма немногих из своих теток, сестер и других женских лиц царственной семьи. Итак, мудрено ли, что в признательность он был внимателен, любил и уважал Прасковью. Петр зачастую посещал невестку, отдыхал у ней со своей свитой, пировал в ее теремах, шутил и балагурил [137] .
Внимание, даже уважение его к невестке было так велико, что сама императрица иногда прибегала к посредству Прасковьи, чтоб устроить какое-нибудь щекотливое дело. Так, напр., в известном кровавом эпизоде — дело фрейлины Гамильтон — императрица и министры, не успев в своих просьбах о помиловании несчастной девушки, «разсудили, — так пишет Татищев, склонить к просьбе царицу Прасковью Федоровну, ведая, что государь ея советы почитал и ея просьбы не презирал». Известно, какой ответ вызвали у Петра «пространное разсуждение Прасковьи и милости к винным выхваление». Он предоставил судьбу фрейлины всей строгости законов, иначе сказать, обрек ее на смерть. Увидав неуспех своего ходатайства, старушка не потерялась и «шуточным прикладом речь Петра пресекла» [138] .
137
Походный журнал 1715 г. Спб. 1855 г. Голиков, т. VII, с. 369, 436, 444–446, 633, 635 и пр.
138
Татищев: Судебник Ивана III, изд. 1786 г., с примечаниями, с. 87–88.
Таким образом,
139
Рубан, с. 61. Дом Прасковьи на Васильевском острову отошел в 1725 г. под Академию. Голиков, т. XIII, с. 397, т. VI, с. 371, 635 и пр. Дома некоторых из придворных царицы были на Большой Морской улице, так, напр., конюшего Ив. Кормакова и др. Каб. дел., II пол., т. XI, XLVH л. 23–89. В ее владение поступил — взамен Крестовского — Петровский остров, что видно из следующего письма: «Государыня моя зевестушка царица Прасковья Федоровна и пр., пишет секретарь от имени Екатерины, прежде сего (10 окт. 1716 г.) писала я к ваш. в-ву, чтоб вы изволили взять себе Крестовский остров; но понеже я тогда не ведала, что оный остров, еще когда здравствовала ея в-ство блаженхыя памяти царевна Наталья Алексеевна, изволили уступить вместо Петровскаго острова светлейшему князю А. Д. Меншикову, на котором у него уже многое строение заведено, — того для, прошу ваше в-ство, чтоб вместо онаго Крестовскаго острова, изволили взять себе Петровский остров», и пр. Каб. дел., I пол., LXIV т., л. 719. О том же обмене Крестовского острова на Петровский — просил царицу Прасковью сам кн. А. Д. Меншиков — 4 генв. и 1 февр. 1717 г. — на том основании, что у него, князя, «на том Крестовском острову не малое строение заведею». См. «Письма русских государей и других особ царского семейства». М. 1861 г., ч. II, с. 8–10.
По ведомости, напечатанной у Голикова, оклад содержания на дворец ц. Прасковьи и ее дочерей был весьма незначительный, но, однако, не меньше других членов царской фамилии. По Голикову, на дворцовые расходы Прасковьи в 1699 г. отпускалось 4378 р. 24 1/4 коп., между тем как на содержание наследника престола шло только 3932 р. Всем трем дочерям царицы на дворцовые их расходы шло 2978 руб. [140]
В последующие годы оклад и матери, и дочкам значительно увеличен; из имеющегося у нас «ведения» видно, что всем им денег отпускалось 18 000 р., на починку карет 40 р., дров 410 саж. Лошадей через два года вместо упалых стоялых по 12, подъемных — по 28, итого 40 лошадей. Затем сено, овес, солома — в соразмерном количестве. Вин красного и белого в год по 14 бочек. Все это иногда заменялось, по требованию царицы, выдачей денег — по соответствующим ценам [141] . На служителей шла особенная денежная и хлебная дача: денег 1760 р. да в соразмерном количестве овес и рожь.
140
Деяния Петра Великого, т. XIII, с. 707–708.
141
Для любопытных приводим тогдашнюю таксу: сажень дров обходилась, по «ведению», 2 руб. 20 алт.: мерная копна сена 4 руб. 16 алт. 4 д.; воз соломы 2 руб. 2 алт. Стоялая лошадь ценилась в 15 руб.: подъемная 7 руб. 16 алт. 4 д.
Кроме окладов царских Прасковья получала изрядные доходы со своих вотчин. А их было немало: так, например, в 1721 г. в разных волостях в Новгородском, Псковском и Копорском уездах, также в Старопольской сотне состояло в ее владении 2477 посадских и крестьянских дворов [142] Нет сомнения, что эта цифра еще не выражает полного числа владений царицы; владела она дворами и душами и в других уездах, но только нам не попадались о них «ведения» в массе просмотренных бумаг. Нельзя между тем не заметить, что достаток старушки иногда увеличивался довольно оригинальными способами; Василий Федорович Салтыков, ее нежный братец [143] и наш добрый знакомый, в 1705 г. поменялся пустыми поместными землями с жильцом Климонтовым и выменял у него в Кромском уезде пустошь Курбакину [144] . При отказе, однако, пустоши за Салтыковым оказалось, что земля была не пустая, на ней явилось несколько жилых крестьянских дворов. Это обстоятельство не согласовалось с меновыми книгами, в которых было писано, что мена происходила пусто на пусто; однако же откащик записал за Салтыковым пустошь Курбакину деревней, а чьи крестьяне и кто их на той земле поселил, того в отказных книгах не означил. С тех пор крестьянами стал владеть Салтыков.
142
Каб. дел., II пол., т. ХСII, с. 431–432.
143
По свидетельству Берхгольца, Салтыков не служил в государственной службе, но состоял в числе кавалеров сестры и имел польский орден. Дневник. т. I, с. 195.
144
Подробности возникшего по сему делу процесса изложены К. П. Победоносцевым в интересной статье в «Архиве историч. и практич. сведений, относ, до России», изд. 1859 г., кн. IV, смесь.
Между тем сыскался законный владелец. Салтыковские крестьяне оказались беглыми холопями стольника Засецкого. Лет десять перед тем их, «заведомо беглых», принял Салтыков и поселил на новой земле своей; а Засецкий в то же время должен был за них вносить в казну подати, по переписным книгам.
В то время поместья и вотчины богатых и знатных людей зачастую наполнялись беглыми крестьянами на счет беднейших владельцев. Только в 1712 г., собрав все надлежащие сведения в укрывании беглых Салтыковым, Засецкий начал с ним иск в московском приказе Земских дел. Избегая ответственности, Василий Федорович Салтыков поспешил… возвратить незаконно захваченных холопей? — нет, ударить челом, их дворами и животами, словом, всем поместьем, сестрице своей, царице Прасковье. Водворив, таким образом, новую владелицу, «персону знатную и сильную», боярин успокоился за ней, как за каменной стеной. В самом деле, Прасковью не осилили двенадцатилетние хождения по судам Засецкого. Все его челобитные, жалобы, протесты, волокиты по приказам разных ведомств не привели ни к чему. Салтыков положительно уклонился от ответов судьям; те же, со своей стороны, вели себя крайне осторожно, страшась озлобить именитого человека. Благодаря их угодливости, просьбы злополучного истца повторились и в 1725 г., то есть два года спустя после смерти помещицы-царицы, и только смолкли совершенно в 1730-х годах, когда на престол взошла родная племянница Салтыкова — Анна Ивановна; тогда уже о правом решении дела нечего было и думать.