Царская дыба [= Государева дыба]
Шрифт:
— Инга… Жди… — она ощутила легкое прикосновение, и священник исчез.
Она не знала, что соприкосновение разорвалось потому, что ее господин допил из бокала вино, одновременно запустив пальцы другой руки в прическу миловидной женщины и застонав от наслаждения. Впрочем, это отнюдь не значило, что дерптский епископ стал относиться к ней хуже, что променял ее на кого-то другого. Просто он помнил, насколько хрупка плоть и мимолетно его пребывание в человеческом теле. А потому стремился получить как можно больше наслаждений за отведенное ему в этой обители время.
Инга, просидев несколько минут над листом, ставшим просто лужицей болотной воды в лепестке кувшинки, перевела взгляд на мохнатых малышей:
— А дом мне построить вы можете?
Те
Мелкие существа еще возились, вбивая в зазоры между бревнами влажный мох, но певица уже шагнула внутрь дома, огляделась и довольно рассмеялась:
— Хорошо… А теплее сделать можно?
Сосновые стены немного потемнели, и от пола вверх поструились ощутимые потоки жара.
— А если я есть захочу?
Дверь со скрипом отворилась, внутрь просунулась волчья морда со свисающим с зубов зайцем. Хищник положил добычу на пол и отступил наружу.
— А готовить на чем? — вместо ответа она ощутила запах дыма, выскочила наружу и увидела пляшущие над камнем языки пламени. — Да, это хорошо…
— Вы позволите, госпожа? — обнаженная девица с зелеными волосами подняла с пола зайца, держа его за уши, спустилась к воде, ненадолго опустила вниз и извлекла уже полностью освежеванного. Сноровисто натерла полынью и положила на камень. Языки пламени осели, зато дичь начала покрываться румяной корочкой.
— Я хочу написать письмо! — объявила Инга.
Моментально несколько моховиков поднести ей тонкую широкую бересту, острое стило, одно из существ раздавило в ладонях горсть алых ягод, подставило ей жирно перепачканные руки. Макая кончик деревянной палочки в эту странную чернильницу, Инга быстро написала: «Вот теперь ты меня точно не найдешь!», поставила свою подпись и положила бересту в корзинку:
— Я хочу, чтобы вы отнесли эту корзину в Каушту и подсунули в стекловарню. Сможете?
Корзинка исчезла.
— Ужин скоро будет готов, госпожа, — Инга увидела рядом с собой тело, покрытое крупными каплями воды, и невольно зябко передернула плечами. — Вы позволите, я расчешу вам волосы, госпожа?
— Дозволяю…
Певица поднялась на холмик, уселась рядом с излучающим тепло камнем, тряхнула головой, распуская волосы, ощутила ласковое к ним прикосновение. Она прищурилась на закатное солнце и поймала себя на том, что снова чувствует себя спокойной и счастливой.
Инга сладко потянулась и в голос, от всей души, запела:
Понимаешь, это странно, очень странно, Но такой уж я законченный чудак. Я гоняюсь за туманом, за туманом, И с собою мне не справиться никак. Люди едут за деньгами, Люди посланы делами, Убегают от обиды и тоски А я еду, а я еду за туманом, За туманом и за запахом тайги.Она осознала, что вокруг воцарилась странная тишина, и смолкла. Маленькие существа, побросав свою работу, собрались вокруг, изумленно приоткрыв маленькие
— Спой еще, госпожа, — попросил один из малышей.
— Вам понравилось? — спросила Инга, и все зрители — и на земле, и на деревьях, и в воде дружно закивали головами.
— Еще никогда со своего порождения я не слышал ничего подобного, — признался монах.
Инга задумалась, глядя на них с некоторым сомнением, потом медленно повернула перстень камнем наружу.
— Вам нравится, как я пою?
— Очень нравится, госпожа, — сказала болотница, по-прежнему расчесывающая ей волосы. — Нам никто и никогда не пел, госпожа. И уж тем паче так красиво, как вы.
Девушка рассмеялась, снова залюбовавшись епископским подарком. И первыми словами, что пришли ей в голову, были слова Владимира Высоцкого про этих самых обитателей славянских лесов.
В заколдованных дремучих, Старых муромских лесах, Нечисть там бродила тучей, На проезжих сея страх, Будь ты конный, будь ты пеший — Заграбас-стают, Ну а лешие так по лесу И шас-стают Стра-а-ашно, аж жуть. А мужик, купец, иль воин, Попадал в дремучий лес, Кто по делу с перепою, Али с дуру в чащу лез, По причине по какой, Беспричин-н-ноли Только все как их видали, так И сгин-н-нули Стра-а-ашно, аж жуть. В заколдованных болотах Там кикиморы живут, Защекочут до икоты, И на дно уволокут…Зловещие куплеты озорной песенки далеко растекались над болотами Северной Пустоши, подхватывались эхом в сосновых борах и дубовых рощах, катились над укрытыми вечерним туманом полями и стелились над озерами, превращаясь в долгое переливистое завывание, но так и не утихая насовсем, находя слушателей везде — от древних славянских капищ над берегами Одера, до неведомых пока бородатым казакам Амура и Колымы.
Забился, услышав грозный голос тайги, поближе к печке усталый вепс, перекрестился застигнутый на дороге одинокий монах, испуганно сжал бердыш стрелец островной крепости Орешек, дрогнули и разметались дымки над могилой Отца варягов, сами собой зазвенели колокола Сергеева посада. И только один-единственный человек не встревожился услышанным звукам: дерптский епископ, поставив кубок и отодвинув Регину, подошел к окну, оперся руками на толстые железные прутья, улыбнулся:
— Инга…
Он вздохнул, вернулся к столу и тряхнул серебряный колокольчик. Госпожа Болева, понимая, что сейчас в залу кто-то войдет, стыдливо навернула на себя шкуру.
— Латоша, — узнал вошедшего воина хозяин замка. — Флора сюда позови.
Сам дерптский епископ спустился в подземелье и вскоре вернулся с книгой в одной руке и небольшим мешочком в другой.
— Вы меня звали, господин епископ? — шагнул в малую залу начальник стражи.
— Да, я звал тебя, Флор. — Хозяин замка оперся обеими руками на стол, угрюмой тенью нависая над древней книгой. — Ты служишь епископу верой и правдой уже второй десяток лет, не жалея своей жизни для спасения его от опасностей и выполнения его приказов.