Царские врата

Трапезников Александр

Она кивнула головой, а тем временем между Павлом и Меркуловым завязался разговор. Как-то сразу, словно они давно знали друг друга.

— Вот вы, кроме всего прочего, еще и общественный деятель, слышал, что баллотировались на пост губернатора Курска, а можно ли православным людям заниматься политикой? — спросил Павел. — Я имею в виду, что политика по своей сути — это борьба за власть, за власть в итоге над миром, она не может быть не революционна, ее цель — построение на земле нового безбожного Вавилона, приближение «конца Истории».

— Быть вне политики — это все равно, что быть вне жизни, — охотно отозвался

Меркулов. — Да, в антихристовом понятии это борьба за власть, это богатство, сила, обольщение. Но есть другое словосочетание: «христианская политика». И ею со дня своего основания занимается Церковь. Каждый из нас обязан в меру своего разумения и сил стремиться к искоренению зла. Без Державности это невозможно, оно — государственное самосознание народа. А державе нужен монарх, «удерживающий». Вот выбили эту опору в семнадцатом году, и всё рухнуло. Да, не надо смешивать церковь с партиями, делать ее служительницей или даже главой их. Но она должна придать нынешней политике ту высочайшую истину, которая лежит в христианском учении. К этому и святейший Патриарх призывает. Чтобы каждый верующий принял участие в национально-освободительной борьбе против мирового зла, ополчившегося на Россию.

— А вот отец Кассиан — вы знаете такого? /скульптор кивнул головой/ — сейчас создает партию «Православная Русь». Или что-то такое, похожее, но с обязательным упоминанием «православие» и «Русь». Зачем выпячивать? Что же получится, если эта партия проиграет на очередных выборах, да еще и с треском? Как радостно завопят, что за православную Россию никто и не проголосовал. Это будет хуже позора. Нет, партии нам не нужны, там лишь предательство и низость, это все организации не русские. Прав Сталин, который оказал, что русский мужик царист, ему нужен один монарх, Удерживающий.

— Вы, вижу, тоже монархист, — сказал Меркулов, улыбнувшись. — И это радует, мы на одном поле. Либералы ведь те же анархисты, только мирные. А коммунисты были самыми крайними, неограниченными либералами. Одни других стоят. Это как две руки дьявола — левая и правая. И те и другие имели и имеют очень тонкую и влиятельную прослойку людей, которые совершенно точно знают, чего именно они хотят. Власти. И обещают, гарантируют массам невыразимо блаженную жизнь. Мне, а не моему правнуку. О будущем никто из них никогда не думает. Потому что понятие «вечность» для них просто не существует. А почему монархисты стоят за монархию? Потому что при ней исключается борьба за престол. Помазанник Божий стоит за весь народ и отвечает за него пред Господом. Мы ведь знаем, что любые перевороты приводят к власти людей без чести и совести. Чернь выдвигает подлецов.

— Но христиане принимают всякую власть, — сказал Павел. — Нет власти аще не от Бога. И противящийся ей противится Божьему промыслу. Но вспомните, как в России ненавидели прошлого президента? Что же, надо было его свергать? Были такие попытки в октябре девяносто третьего, я сам был под пулями у Останкино, занесло меня. А потом понял: заменяющие его будут еще хуже. Главное, бороться с врагами не своими, не государственными, а с врагами Христа. А кто главные враги Христа? Мы сами, своей греховностью пригвождающие вновь и вновь Спасителя к кресту.

— А ты сильно грешен? — спросила вдруг Женя.

— Грешнее всех, — откликнулся Павел и продолжил свою мысль: — Бог — единственный источник власти

во Вселенной. Разница в том, что одна власть по воле Божьей, а другая — по попущению, для наказания. Наверное, «за совесть» можно повиноваться только тому, чьи действия и поступки не противоречат этой самой совести. С христианской точки зрения — власть — дело священное, поскольку она есть религиозное служение, одно из многочисленных духовных деланий, церковных послушаний, дарованных Богом человеку для спасения души. Но, к сожалению, в действительности так бывает редко. Я еще не разобрался в нынешней власти, но думаю, к ней надо подходить не с точки зрения веры, а с позиции здравого смысла. Поглядим, что будет дальше. По крайней мере, русские старцы предсказывают, что власть у России будет крепкая и твердая. И конечно, в основе ее спасения — православие и идея монаршества.

— Россия и Помазанник Божий, ее царь-миротворец были для мира всегда частью того целого, что святой апостол Павел именовал словом «держай» — «удерживающий», — согласился Меркулов, — тем державным началом, которое есть дар духа Святого, даруемый при помазании на царство, и которое в своей властной деснице содержало в повиновении и страхе все политические стихии мира.

Возле нас уже давно стал скапливаться народ, слушая их разговор. Среди гостей я заметил нашего корабельщика Игнатова, а также атамана Колдобина с его замечательными усами. Был еще один известный писатель, которого я недавно видел по телевизору. Вот только фамилию запамятовал.

— Ну, мы с вами еще продолжим нашу беседу, — произнес Меркулов, увлекаемый кем-то в сторону.

— Что ж ты о своем деле-то не заикнулся? — насмешливо спросила Женя. — 0 высоких материях толковать мы все мастера, а ты спроси-ка денег. Ведь за ними в Москву приехал?

— Не только. У меня и к тебе много вопросов есть. Не знаю, ответишь ли, сможешь. Все сложно, Женя. Кстати, спасибо тебе за твой взнос на часовенку.

— Какой еще взнос? — удивилась сестра. Тут я понял, что влип с теми пятьюдесятью долларами от Бориса Львовича, и кинулся исправлять положение. Развернул Женю к гостям, указал на одного плотного человека.

— Кто это, уж больно знакомая физиономия?

— Где?

— Вон, со скульптором разговаривает.

— Ах, этот! А чей портрет я сейчас пишу? Тот самый деятель, из мэрии. Он как раз в московском правительстве культуру курирует. Да тебе-то зачем?

— Так просто, — сказал я, стараясь увести Женю в сторону.

— Отстань! — освободилась от меня сестра. — Ухаживай лучше за девушкой, которую привел. Или она с очкариком?

— Со мной, со мной. Я давно хотел тебя с ней познакомить.

Я оглянулся, но Даши и Славы уже рядом не было, они затерялись среди гостей. Павел тоже ушел, разговаривал сейчас с Игнатовым. В мастерской было шумно, да еще откуда-то из динамика звучали русские народные песни.

— О каком взносе он толковал? — спросила меня сестра. — Говори всё, как есть. Чувствую, что у тебя рыльце в пуху.

Пришлось сознаться. Женя выслушала меня молча, потом покачала головой.

— Ну а наломал ты дров, — сказала она. — Никогда больше не бери денег у Бориса Львовича. Он хочет купить всё и всех. А Павлу советую открыть правду. Откуда взялись эти пятьдесят долларов. И меня не впутывай, не хочу. Вообще, ты хоть понимаешь, что натворил?