Царский духовник
Шрифт:
И круль польский норовит Смоленск к себе оттягать, хан крымский посматривает на Казань… отберут они земли эти, русскою кровью обильно политые!
— Что делать? Что надумать? Как быть? — недоумевающе шепчут боярские уста.
Всполошилась и земщина, как прознала о болезни царя, и ей тревожно…
Будут ли все ее вольности по-прежнему за нею оставлены?
И тут же земский люд себя утешает:
— Коли останутся при царице-матушке да при царевиче-младенце верные други и советчики, отче Сильвестр, Алексей
А больному все хужеет, просвета радостного не видит царица, день и ночь разнедужившего супруга не оставляет, помертвела вся, ослабла, как тень, сама ходит, а на чужие руки Иванушку, своего мил дружка, не покидает.
— Попа-духовника мне! — прохрипел в минуту сознания Иоанн и сейчас же опять впал в забытье.
Тщетно пытался говорить с ним Сильвестр, не внемлет словам утешенья царь, по-прежнему неистово кричит и дико смотрит.
Тяжелую думу думает царев духовник, кажется ему, что не выживет государь.
— Не жилец он здесь! — тихо шепчет ему и Адашев, точно подтверждая его мысль. — Скоро скончается.
Страшно им обоим, боязно не за себя, а за родную землю, за Русь святую делается.
Перешли в другой покой из опочивальни царской, стали друг с другом беседовать. Подошел к ним и владыка Макарий.
Слезы у старца на глазах блестят: жаль ему царя, верит, что под его рукою доживет Русь до великой славы, до благоденствия и в единую неразрывную державу скуется на страх своим недругам.
XXXIV
— Тяжело, святой владыка, — первый нарушил молчание Адашев, — испытание новое посылает родной стране Отец Небесный.
— Воля Божия! Что можем мы сделать против предначертаний Творца. Его законы и повеление непреложны! Молиться должно, просить о здравии государя…
— Истинно так сказываешь, святой владыка, — заметил Сильвестр, — все в руцех Божьих… А все же о будущем земли Русской подумать нужно!
С легким недоумением посмотрел на говорившего митрополит.
— Сказывай, отец Сильвестр, яснее…
Но вместо него ответил Адашев, понимавший всю важность настоящей минуты:
— Духовную должен царь подписать, кого на царство назначает, чтобы опосля смуты избегнуть.
— И впрямь так, но как же подпишет государь, коль в разум прийти не может который день?
— Царица пусть улучит время, когда полегче ему станет, и грамоту подаст для подписания.
— Захарьины тогда верх над нами возьмут, — заметил Сильвестр, — а самому, владыка, тебе известно, сколь неопытны и робки они стать у кормила государства.
Митрополит молча, наклонив голову, согласился со словами священника.
Воцарилось молчание: все обдумывали, что предпринять.
— Не иначе как созвать бояр, пусть они решат, что делать, — предложил владыка.
— Допрежь
Сильвестр молчал: он решил выждать ход событий.
— Виднее будет так, когда все скажут свое слово, вражды и перекоров избежим, — продолжал Алексей.
— С царицей след бы тоже повести беседу… — слабо заметил Макарий.
— Негоже вмешивать сюда ее: дело идет о благе государства, о цельности его, как сохранить, избавить Русь от междоусобий и от внешних ее врагов, а матушка царица усумнится, добра ли мы Руси желаем, — ведь помыслы ее — лишь только бы достался царский стол царевичу-младенцу ее, Дмитрию.
— Как тут решит боярская дума, что скажет она, так поступать и станем! — согласился Адашев, изумленный, что не слышит слова поддержки от Сильвестра.
Время терять было нельзя, но собрать бояр представлялась возможность только на другое утро. На этом и порешили.
Но между тем сторонники князя Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата больного царя, подговаривали на площадях и на торгах народ кричать, чтобы в цари, после смерти Иоанна, избрали князя Владимира.
— Совета он муж, а младенец-царевич еще дитя неразумное. Его именем станут править дядья его Захарьины, зачнется смута на Руси великая, и некому будет ее унять! — повторяли эти сторонники Старицких.
Люд московский недоумевал, но все-таки склонялся больше на сторону законного наследника Иоанна, царевича Дмитрия, в нем он видел сына любимого царя и судил по правде, присущей каждому простому человеку.
XXXV
Еще хуже стало царю, лекарь-немчин начинал терять надежду на его выздоровление.
В Грановитой палате собрались думные бояре и стали обсуждать, кому целовать крест в случае кончины Иоанна.
Завязалась большая ссора, бояре разделились на две партии, поднялся крик, шум, большинство из собравшихся, видимо, были на стороне князя Владимира Андреевича, причем главная причина этого было нежелание, чтобы род Захарьиных-Юрьевых стоял во главе правления.
— Разве мы идем против царевича Дмитрия? — убежденно говорил князь Курбский. — Он — младенец, когда еще возмужает и в разум придет!
— Эх, не дело говоришь ты, князь, — возразил князь Владимир Воротынский, — целовал ведь ты крест царю Ивану Васильевичу, должен соблюдать верность и его сыну.
— Кабы ему одному, минуты бы не задумался, — ответил горячо Курбский, — а то ведь Захарьиным-Юрьевым служить придется, ведь они царевичу дядья.
— Тоже сказал, раньше их у нас матушка царица Анастасия имеется, — вмешался в разговор дьяк Висковатый, — она по малолетству царевича и царством править будет.
— Вестимо, что так, да только не своим умом, а братейным! А ты что, отче Сильвестр, на это скажешь?