Царский пират

Апраксин Иван

А главное обязательство – перед мертвым греком. Как, бишь, его? Димитрий Кордиос. Он, Степан, обещал спасти его сестру. Может быть, на свою голову, но ведь это произошло! Обещал умирающему, а такие клятвы следует исполнять…

Вечером, когда все крепко выпили и наелись, стали укладываться спать. Лембит извинился за то, что в доме нет места для лишних пяти человек, и велел уложить гостей в риге на сеновале. Рига имела одну стену с конюшней, и печь, выстроенная посередине, отапливала оба помещения.

Спать на сене без подстилки нельзя –

может случиться сенная лихорадка. Поэтому из дома принесли хранящиеся в запасе куски парусной ткани, чтобы расстелить их в риге. Занималась этим сестра хозяина по имени Сальме – тридцатипятилетняя вдова, чей муж несколько лет назад утонул в море во время шторма – обычная судьба рыбака.

Сноровисто лазая по сеновалу и расстилая материю, Сальме как бы тайком, искоса посматривала на пятерых мужчин, готовящихся ко сну. Степан заметил, что Василий и Альберт также не отводят глаз от этой крупкой женщины с широкими бедрами и красивым лицом. Выпитое сделало свое дело: у всех слегка мутилось сознание, и долгое вынужденное воздержание сказалось на состоянии молодых мужчин.

Сальме готовила постели долго, тщательно раскладывая материю. За это время она успела обменяться несколькими словами с каждым из мужчин. Взоры с обеих сторон становились все более распаленными: мужчины заводились от близости зрелой крутобедрой красотки, Сальме возбужденно хихикала…

Перед самым отходом ко сну Василий вызвал Степана во двор.

– Знаешь, – сказал он, – я завтра с вами на корабль не вернусь. Буду в Москву пробираться, искать справедливости у великого государя.

– А не боишься? – спросил Степан. – Здесь чуть было не казнили за измену, еле спаслись, да и то чудом. Не боишься, что в Москве то же самое повторится? Только ведь чуда дважды не случается – оттуда можно и не спастись.

– Боюсь, конечно, – честно ответил сотник. – Но теперь у меня просто нет другого выхода. Князь Хованский, едва окажется в Москве, первым делом доложит царю Ивану о том, что я изменник. И что тогда? Царя Ивана недаром Грозным называют. Несдобровать моему отцу: за измену сына отца на кол посадят. Я же не могу этого допустить. Заодно, кстати, и о самом Хованском царю расскажу: о том, как князь золото себе присвоил, утаил от государя.

– Думаешь, поверит тебе царь? – усомнился Степан. – Князя Хованского он хорошо знает, доверяет ему, раз воеводой под Нарву послал. А у тебя нет никаких доказательств.

– А царю Ивану доказательства не нужны, – засмеялся Василий. – Когда это великий государь интересовался какими-то доказательствами? Закричу «Слово и дело» – меня доставят к царю, потому что я боярский сын, а там я расскажу про сундук с золотом. Хованского сначала на дыбу и терзать до тех пор, пока он не признается и золото не отдаст, а затем голову отрубят – это еще в лучшем случае. Отольются кошке мышкины слезки! Тут главное – успеть в Москву первым, пока воевода туда не вернулся.

Василий помолчал и добавил уже менее уверенным тоном:

– Может

ничего и не получиться. Может, напрасно я голову сложу в Москве. Но и не вернуться я не могу – родители тогда пострадают. За измену царь Иван карает беспощадно всю семью без разбора.

Степан задумался. Конечно, не ему осуждать Василия. Ведь парень действительно попал в ужасное положение. Ему нужно самому явиться в Москву, чтобы опровергнуть перед царем обвинение в измене. Страшно ему или нет, а идти нужно: ведь под угрозой жизнь его родителей.

– Как думаешь добраться? – только поинтересовался он. – Ведь если по дороге поймают – не пощадят. Теперь, после нашего побега, наверняка по всем дорогам заслоны поставлены. Уж воевода постарается…

– У Лембита одолжу армяк, который поплоше, – усмехнулся сотник. – Шапчонку дырявую, да и прибьюсь к какому-нибудь обозу. Авось дойду до Москвы.

– Ну, тогда последняя ночь у нас вместе, – заметил Степан. – Завтра расстанемся. Давай, полезай на сеновал, а то голова сама не своя, да и все тело гудит.

После всего, что случилось с ними за последние сутки, да еще после сытного ужина и выпивки, все заснули мгновенно. Пахло сеном, за стенами риги завывал ветер, приглушенно шумело море, но внутри было довольно тепло от печки.

Степан проснулся очень скоро, едва заснув. По телу шарили чьи-то руки, а на шее он чувствовал чужое жаркое дыхание. В первое мгновение он испугался, но тотчас же понял – рядом с ним лежала Сальме. Голая и горячая от желания, она забралась под Степанов кафтан и прижалась всем телом. Ее быстрые жадные поцелуи покрыли лицо и шею поморского капитана, обожгли его. В ту минуту он не думал ни о чем – жаркая волна животного желания овладела им. Сильная и пышущая неутоленной страстью голая женщина взгромоздились на Степана, расстегивая его одежду и дыша в лицо. Еще несколько мгновений, и он соединится с нею!

Рядом в темноте раздался шорох, и трезвый голос Лаврентия в тишине произнес:

– Не надо.

– Что – не надо? – как будто сонно пробормотал Степан, хотя прекрасно понял товарища. Но противиться охватившей его сладостной истоме желания он не мог – это было куда выше человеческих сил. Усталость, накопившаяся за несколько дней, словно ушла куда-то, отступила, и на место ее пришел прилив сил. Тех звериных сил, которыми сопровождается желание овладеть женщиной, взять ее, насытить свое мужское естество обнаженным и жаждущим ласк женским телом.

– Говорю – не надо, – монотонно повторил Лаврентий. – Ты сам знаешь, почему.

Теперь уж пришла очередь возмутиться Сальме. Не для того она прибежала сюда из дома голая, чтобы какой-то чудак мешал ей получить удовольствие, которое она заслуживала.

– Что – не надо? Что – не надо? Заладил одно и то же, – набросилась она на Лаврентия, не отрывая своих губ от шеи Степана. – Говоришь, а сам не знаешь, что говоришь. Тебе какое дело? Я к тебе пришла? Нет, ну вот и не лезь не в свое дело…