Царский угодник. Распутин
Шрифт:
— А дальше мой папаша поступал следующим образом, — сказал царь и лихо опрокинул в себя коньяк, потом губами сгрёб тонкую дорожку пудры, потянулся к лимону — в следующий миг долька оказалась у него во рту, царь разжевал лимон и довольно поморщился. — Батюшка мой был не дурак...
Распутин поступил так же, как и Николай, только менее ловко, почмокал языком и прислушался к самому себе. Смежил глаза:
— Вкусно!
— А если брать попроще, то батюшка мой поступал следующим образом. — Царь налил себе стопку коньяку, стремительно выпил, потом налил из бутылки вторую, так же стремительно
— Вообще-то в «Вилле Роде» тоже коньяк с лимоном подают. Этот рецепт, он всей России известен. Только я не знал, что он твоим батюшкой изобретён.
— Моим, — подтвердил царь, — его императорским величеством Александром Третьим.
Глянул на Распутина с нетерпением: ну что за божественное послание тот привёз? Это нетерпение царя Распутин понимал: дела на фронте совсем не клеились, Россия потихоньку бунтовала, кряхтела под военным бременем и часто подставляла спину для наказания, заводы захлёбывались от нехватки рабочих рук, люди, обеспечивающие армию провиантом, оружием и боеприпасами, бесстыдно воровали, отношения с союзниками были усложнены, «второй» царский двор, управляемый Гневной, давил на двор «первый», на правительство. Голова шла кругом от всего этого. И конечно же, чтобы сориентироваться, не допустить неверного шага, очень важно было хотя бы одним глазком заглянуть в завтрашний день, понять, на верном пути стоит он, а вместе с ним и вся Россия, или ложном? Поэтому Николай так и рассчитывал на «старца», поэтому так и стремился узнать, что за божественное послание получил тот.
Потянулся за коньячным графинчиком, чтобы вновь наполнить стопки и выпить по рецепту «папашки», как назвал Александра Третьего Распутин, но «старец» остановил его коротким движением руки, взял со столика бутылку мадеры.
— Поступим по-другому, папа, — сказал он, — Ведь стаканы-то давно тут, мы с тобой и не заметили, как их принесли. — Они действительно оба не засекли появления молчаливого лакея в голубой ливрее, тот появился будто дух телесный, принёс стаканы и исчез так же неприметно, как и появился, — Хотя стаканы, папа, у тебя не те...
— Чем же они не те, отец Григорий?
— А граней нет!
— Специально для тебя велю купить новые стаканы, — сказал царь, — Я и не знал, что для святых дел годятся только гранёные, — он усмехнулся.
— Для святых дел всегда была нужна простая посуда. — Распутин поставил бутылку на столик, пронзительно глянул на царя. — А ты, папа, не смейся надо мною, не смейся... Вот хочешь, я сейчас стакан оживлю?
Царь не выдержал распутинского взгляда, отвёл глаза в сторону.
«Старец» взял стакан, принесённый лакеем, поплевал на палец, провёл им по срезу, по самой бровке, сделал один круг, потом второй, третий, и вдруг глухой холодный стакан запел. Запел тонко, горюче, тихо.
Николай удивился:
— Это что? Стекло? Неужли обычное стекло имеет такой нежный голос? Не хрусталь же!
— Имеет, — подтвердил Распутин, — обычное стекло... А из хрусталя, государь,
— И что ты посоветуешь, отец Григорий? Отказаться от хрусталя?
— Нет. Просто хочу лишний раз подчеркнуть, что пить из обычного стекла полезнее, чем из хрусталя. — Распутин налил вина в царский стакан, затем в свой, прошептал молитву, перекрестил стаканы, потом ещё что-то прошептал, придвинул стакан к Николаю, попросил, чтобы тот отдал ему свой. Распутин глянул в царский стакан, отпил немного из него и сказал Николаю:
— А теперь, папа, отпей немного из моего стакана. До серёдки.
Царь повиновался.
Оба стакана оказались отпитыми наполовину, Распутин смешал вино, слив его в один стакан, в свой, потом смешанное вино разлил поровну и придвинул царю его стакан. Царь внимательно следил за манипуляциями «старца». Распутин взял стакан в руку и приказал Николаю:
— Теперь пей до дна.
Тот послушно выпил мадеру до дна. Распутин выжидал момент, когда царь, человек мягкий, впечатлительный, полностью подчинится ему, во взгляде появится покорность, и когда это произошло, проговорил спокойно, тихо, тщательно подбирая слова:
— Папа, через три дня к тебе придёт телеграмма от великого князя Николая Николаевича... Ты ей не верь!
— Что будет в той телеграмме?
— Николай Николаевич станет тебе жаловаться, что в армии кончаются продукты, еды осталось только на три дня и тому подобное, но ты не верь этой телеграмме!
— А на самом деле... — Царь не договорил, умолк на половине фразы, нарисовал пальцем вопросительный знак.
— На самом деле хлеб у него есть. И провиант имеется. Ты прекрасно понимаешь, что, находясь в богатых районах, где хлеба полным-полно, без еды остаться трудно. Мы с тобой, папа, не дети... Там полно хлебных евреев, которые всякому генералу помогут, а тебе особенно. Стоит только попросить... Не надо только унижать их, ссылать в Сибирь.
— И что же стоит за всем этим? — спросил царь.
— Николай Николаевич собирается вызвать беспорядки в армии, панику, недовольство тобой. Затем, под предлогом того, что в армии нет хлеба — отступить, тебя обвинить в плохом обеспечении, связанном с никудышным руководством Россией, и потребовать покинуть престол.
— Даже так? — Лицо царя потемнело, под глазами начали стремительно набухать мешки. — Что мне делать? — спросил он растерянным голосом.
— Отправить Николая Николаевича на Кавказ.
Некоторое время царь сидел молча, потом так же молча налил себе коньяка, залпом выпил, безучастно разжевал лимонную скибочку. Поднялся.
— Ладно, отец Григорий, обед стынет. Пошли обедать! Что же касается Николая Николаевича, то... Посмотрим, что за сообщение придёт через три дня.
Распутин понял, что он не додавил царя, у того внутри остался некий порожек, который ему не удалось соскрести, под сердцем у «старца» что-то остро и опасливо сжалось. Ну что ж... Делать нечего.
— Это и было твоё божественное послание? — спросил царь.