Царское дело
Шрифт:
«Почему вы разговариваете со мной в подобном тоне?» – хотел было произнести в ответ Иван Федорович, однако в самый последний момент, слава богу, передумал. Гусарские замашки в кабинете главного прокурора московской судебной палаты были совершенно ни к чему, да и гусаром Иван Федорович не являлся. Поэтому он какое-то время помолчал, перебарывая накатившую обиду, а потом, глядя прямо перед собой, твердо отчеканил:
– Мне есть что сказать, господин прокурор. Позвольте начать?
Сказаны были эти слова – здесь ничего поделать с собой Иван Федорович не смог – с вызовом
– Вот как? У вас есть что сказать? Тогда я весь внимание…
И Воловцов начал свой отчет.
Он говорил уверенно и четко. Почти дословно привел все допросы. Рассказал о разговоре с начальником сыскного отделения Лебедевым и о его мнении касательно подозреваемых в данном деле. Поведал о своей поездке в Саратов к братьям Юлию и Иосифу Кара и непростом разговоре с ними, прояснившем некоторые существенные детали. Когда Воловцов коснулся кражи Александром в Филях браслета покойной матушки Юлии Карловны, о чем так неловко поведал Юлий Кара и чем был крайне недоволен его старший брат Иосиф, Завадский вдруг остановил Воловцова вопросом:
– А еще подобные заимствования из семейной казны наблюдались за Александром, или это был единичный случай?
– Я тоже задался таким вопросом по приезде из Саратова, – ответил Иван Федорович. – Но поскольку об этом спросить здесь было не у кого, ведь о подобных вещах могли знать только Юлия Карловна или Марта, скрывавшие такие поступки Александра от Алоизия Осиповича, я решил пройтись по близлежащим ломбардам. И в одном из них мне поведали, что Александр Кара трижды в течение прошлого и позапрошлого годов закладывал у них вещи без последующего выкупа. Это были велосипед, золотые сережки и микроскоп. Велосипед и микроскоп были заложены в ломбард почти тотчас после отъезда братьев Александра в Саратов…
– А может, это его велосипед и микроскоп? – прервал отчет судебного следователя действительный статский советник.
– Касательно микроскопа не ведаю, – произнес прокурору Иван Федорович, – но катающимся на велосипеде видели только Иосифа Кара, самого старшего из братьев. Надо полагать, это был его велосипед…
– «Надо полагать» – не есть юридический аргумент, – недовольно заметил Завадский.
– Согласен с вами, – немедля ответил Воловцов, ожидавший из уст прокурора подобную фразу. – Однако заложенные в ломбард золотые сережки никак не могут принадлежать Александру Каре, верно?
– А вы, господин следователь, не допускаете того, что заложить сережки его могла попросить покойная сестра Марта? – спросил Завадский. – Просто ей самой, как девушке из порядочной и вполне обеспеченной семьи, было неловко идти в ломбард, и она попросила сделать это за нее своего брата. Это ведь возможно?
– Возможно, ваше превосходительство, – был вынужден согласиться Иван Федорович. – Однако…
– И это все? – не дал договорить Воловцову прокурор. – Да вы ни на шаг не продвинулись в поисках настоящего убийцы!
Вот тут-то и началась настоящая распеканция. Завадский кричал на
– Прошло две недели! Почему вы до сих пор не допросили главного свидетеля? – Прокурор вышел из-за своего стола, заложил назад руки и подошел к стоящему посредине кабинета Воловцову так близко, что от него в буквальном смысле повеяло недовольством и недоброжелательностью.
– Я допросил главного свидетеля, господин прокурор, – глядя прямо в глаза Завадскому, ответил Иван Федорович. – Доктор Бородулин дал весьма полные и ценные для следствия показания.
– Я спрашиваю не о докторе Бородулине, – понизил голос до зловещего шепота прокурор. – Я спрашиваю об Александре Каре.
– Александр Кара не главный свидетель, – постарался как можно тверже сказать Воловцов. И кажется, это у него получилось.
– А кто же он, по-вашему?
– Александр Кара – главный подозреваемый…
– Чушь! – Завадский отошел от Ивана Федоровича и принялся нервически расхаживать по кабинету. – Неужели вы, господин следователь по наиважнейшим делам, – последние два слова были наполнены даже не иронией, а злым сарказмом, – полагаете, что молодой человек в здравом уме и твердой памяти может вот так, ни за что ни про что, зарубить топором и любимую мать, и двух не менее любимых сестер?! Несусветная чушь и полнейший бред!
– Я так не думаю, – нахмурился Иван Воловцов, опять задетый этими «чушью» и «бредом». – Я полагаю, такое решение было принято им, когда вскрылась кража денег из сундучка в спальне Кара. Юлия Карловна рассказала об этом Марте и пообещала Александру все рассказать отцу, Алоизию Осиповичу. Александр испугался, а отца панически боялись все три брата, и убил мать и сестру колуном, который он заранее припас для подобного случая. А Ядвига, младшая сестра Кары, находилась в комнате Марты и явилась просто опасным свидетелем…
– Вы хотите сказать, что Кара готовился к убийству матери и сестер?! – остановился в недоумении Завадский. – Зная, что его воровство когда-нибудь, да вскроется? Да бред же это, полнейший бред!
– Я хочу сказать, господин прокурор, что бредят либо впавшие в горячку либо душевнобольные люди, – не выдержал Иван Федорович. – Я таковым не являюсь, и прошу подбирать выражения, соответствующие действительному положению дел.
– Что такое? – Завадский чуть не бегом снова подскочил к Воловцову: – Что вы сказали?!
– Вы хотите, чтобы я повторил? – уперся в него взглядом Иван Федорович. – Так вот, я повторяю: бредят…
– Неделя, – едва слышно произнес Завадский, раскаленный, по всей вероятности, добела и не способный уже ни кричать, ни стучать кулаком по столу или топать ногами. – Даю вам ровно неделю на все про все. Если за это время убийца не будет найден и доказательно обличен, с неопровержимыми уликами, причем с железными уликами, – вскинул он указательный палец, – я передам дело другому следователю и поставлю вопрос о вашем несоответствии занимаемой должности! Вы все поняли, господин следователь?