Царствие Хаоса
Шрифт:
Дмитрий пробормотал что-то себе под нос. Он пытался натянуть кусок трубки на маленький разветвитель. Получалось не очень.
— Помощь нужна? — спросила Трейси.
— Справлюсь, — ответил он.
— Что, если… что-то случится со всеми вами и потомков не будет? Что, если некому будет ее открыть?
— Уже работаю над этим, — сказал Дмитрий. — Антенна, которая ловит ячеистую сеть. Я могу так ее настроить, что когда их таймер обнулится, капсула откроется. Не важно, произойдет это через двадцать лет или через двадцать тысяч, пока здесь будет энергия… — В конце концов ему удалось натянуть трубку на разветвитель. — Не волнуйся. Я об этом позабочусь. Спешить мне некуда.
Трейси надеялась, что он прав. Хотела верить ему.
— Как ты думаешь, на что это будет похоже? —
— Я не знаю, — покачал головой Дмитрий. Открыл было рот, потом молча вернулся к работе.
— Что? — спросила Трейси. — Ты что-то от меня скрываешь?
— М-м… ничего. — Он отложил трубку и скрестил руки на груди. Затем повернулся к ней. — Как по-твоему, почему никто не сражается за место в этой штуке? — Он кивнул на капсулу.
Трейси об этом не думала.
— Потому что я попросила первой? — предположила она.
— Потому что это гроб. Люди с незапамятных времен хоронят своих близких в гробах. До сих пор никто не проснулся.
— То есть это плохая идея?
Дмитрий пожал плечами.
— Мне кажется, люди, сделавшие это, думали не о тех, кто окажется внутри.
Трейси вытянулась в стальном цилиндре и принялась размышлять о том, каким эгоистичным было все это. Подарить жизнь, когда не просят. Забрать жизнь, чтобы спасти кого-то другого.
— Последние два дня я думаю лишь о том, какую мы совершили ошибку, — сказала она и закрыла глаза. — Все бессмысленно. Все зря.
— Такова жизнь, — заметил Дмитрий. Открыв глаза, Трейси увидела, что он размахивает каким-то инструментом, уставившись в потолок. — Мы падем бесславно. Мы не оставим следа. Ты поступила правильно. Они — нет. Из-за них мы оказались в этой жопе, не из-за тебя.
Трейси не хотелось спорить. К чему? Это не имело значения. Ничто не имело значения. Быть может, именно это и пытался сказать ей Дмитрий.
Она вылезла из «гроба-в-склепе», чтобы в последний раз проверить ресурсы, чтобы убедиться, что оболочка герметична. В большом ящике лежали ее рукописные инструкции, комплект карт, два пистолета, одежда, походный инвентарь Реми и Эйприл и пищевые пайки.
Пять сотен лет — слишком долго, чтобы строить планы, почти невероятно долго. А потом ей пришло в голову, что она ошиблась. Ошиблась насчет огромных дверей, что вели под гору. Это был не склеп. Мертвые были снаружи. А здесь сохранился пузырек жизни, погребенный глубоко в скале. Пузырек, едва вмещавший пятнадцать человек. Пятнадцать и еще двух.
Прежде чем разбудить сестру, Трейси прокралась в комнату отца и тихо поцеловала его в лоб. Поправила редеющие волосы и поцеловала еще раз. Последний раз. Вытерла слезу и пошла в соседнюю комнату. Игорь и Анатолий ждали за дверью. Они согласились помочь ей. Их не обрадовало ее решение, но она обменяла свое место на два других.
Они тихо вошли в комнату. Русские держали шприцы наготове. Сперва склонились над Реми. Все произошло быстро, он даже не дернулся и не разбудил жену. Затем пришла очередь Эйприл. Трейси подумала обо всем том, что собиралась взвалить на них, на сестру и на Реми. Бухгалтера и школьную учительницу. Сегодня вечером они легли спать — и что найдут, проснувшись? Пятьсот лет, пролетевшие, словно одно мгновение. Ключ на шее. Записку от нее. С извинением.
Игорь поднял Эйприл, Трейси помогла Анатолию с Реми. Они поплелись по темным коридорам со своей ношей.
— Продолжайте, — шептала Трейси свою мантру, ужасный отказ от всего, что они сделали. Но теперь это было обещание. Это была надежда.
— Продолжайте, — шептала она сестре. — Продолжайте, за всех нас.
РОБИН ВАССЕРМАН
Робин Вассерман — автор нескольких книг для детей и подростков, в том числе «The Waking Dark», «The Book of Blood and Shadow», трилогия «Cold Awakening», «Hacking Harvard» и серия «Seven Deadly Sins», по которой был поставлен популярный телевизионный мини-сериал.
Дорогой Джон
Дорогой Задрот,
не думай, что мне плевать, раз я пишу это на туалетной бумаге. Туалетная бумага не символична, а целесообразна. И то, что письмом тебе я могу подтереть задницу, — всего лишь приятное совпадение.
Эти письма призваны помочь нам вернуться в счастливые времена. По крайней мере, так утверждает Исаак. Окунуться с головой в чудесные воспоминания, потом выдернуть затычку и смотреть, как они стекают в канализацию. Написать слезливые «я тебя люблю» и «быть может» всем тем, кого мы потеряли, затем сжечь и попрощаться с дымом и пеплом. Или, в моем случае, написать — подтереться — смыть. Прощай. Исаак говорит, это принесет облегчение. Очевидно, он не знает, что такое двусмысленные метафоры. И не знает свою паству, раз воображает наличие чудесных воспоминаний и счастливых «быть может». С подобными воспоминаниями в такие места не попадают.
Наверное, тебя удивит, что я попала сюда, лоханулась именно таким образом, но ведь мы давно не виделись. Дерьмо случается. Может, меня бы тоже удивило твое местонахождение. Я в этом сомневаюсь, но из вежливости допускаю такую возможность. А ты думал, что я на это не способна. Дерьмо случается; люди — по крайней мере, те из нас, что время от времени выбираются из подвала, — меняются. Вот она я, после расставания с тобой: Остин, потом Л.А., потом обратно в медвежье брюхо Америки, пусть это и близковато к дому, скачу по засранным городишкам на I-70, шесть месяцев обслуживаю дальнобойщиков в забегаловке, ощущая себя героиней детективных сериалов, которой суждено сыграть звездную роль трупа на помойке, потом пустыня, потом горы, потом равнины — и везде, где я останавливалась, каждый, ради кого я останавливалась, обещал, что это навсегда. Помнишь, как я лишила тебя невинности, а ты сказал, что прикуешь меня к постели и не выпустишь, пока я не состарюсь и не сморщусь и не придет время обзавестись новой моделью? Постельные разговоры стали лучше, но мужчины — нет, и ни один из них не продержал меня дольше тебя. Может, люди все-таки не меняются. («Я изменился», — сказал ты, но это я изменила тебя, и если твоя уродина-ученица пожелала переспать с тобой, причина лишь в том, что я заставила тебя выбросить оранжевые сабо и перестать шептать себе под нос, когда ты думал, что никто не смотрит). Итог: сперва кончала я, потом кончали они, потом они уходили. Пока я не спуталась с Детьми Авраама, потому что отец Авраам сказал, что Господь никогда меня не покинет, вот только сам отец Авраам покинул меня, а гребаный мир кончился, аккурат в тот день, когда он и предсказывал, и где оказалась я?
Здесь, в Ковчеге, надежно запертая в горном бункере, с отпрыском Авраама и всеми прочими, которым хватило глупости поверить ему, когда они с папашей заявили, что конец близок. Мир нас кинул, но мы просекли фишку и кинули его первыми. Пошли за пареньком в горы и забаррикадировались листовым металлом и колючей проволокой, ожидая гнева Божия и гадая, какую форму он примет. Неудивительно, что он решил вышвырнуть нас, как динозавров. Читать тут нечего, кроме Библии, и я прочла достаточно, чтобы понять: шутки у Господа однообразные. Ему нравится сокрушать и — крайне редко — спасать. Думаю, мы ему тоже нравимся — перевоспитавшиеся шлюхи, и нарки, и воры, и бедолаги, что пытаются сбежать от собственных воспоминаний и скверных мужей, — потому что мы до сих пор живы. Ты всегда так гордился своей гребаной нормальностью. Я бы предложила посмотреть, куда это тебя завело, но оттуда ты вряд ли меня услышишь. Ты был снаружи, с прочими козлами, обделывал свои нормальные делишки, когда случилась жопа. Исаак говорит, нужно думать, будто все несчастные душонки, застигнутые врасплох, скончались быстро и мирно. От аневризмы в тот миг, когда небеса раскололись. Стремительное, чистое уничтожение.