Царствие Снегиря
Шрифт:
– Вот, тоже, мучение!
Испуганные адьютанты прыгали вокруг, – - Перметте муа, экселенс?
– Разрешите, товарищ генерал?
Олег покряхтел еще и сдался на милость своего немецкого адъютанта Оскара Гюнше.
На левом рукаве над прямокрылым эсэсовским орлом – русский триколор. Оранжево-бело-черный.
Ниже орла – по обшлагу ленточка с именем дивизии готическим письмом: Петр Великий.
Олег улыбнулся,
– Немцам есть, что предъявить Америке…
А вечером, а вечером, был банкет. Обед в Большом Кремлевском
Десять комиссий составляли списки приглашенных. И Олег лично просматривал эти списки, грозя с виновного чиновника три шкуры спустить и в Африку пустить, если кто – то из достойнейших был бы вдруг, не дай Бог, пропущен. Это было торжество русского духа. Это был банкет по случаю Дня Победы.
Олег распорядился, чтобы был океан света.
Стол, за которым сидели вожди нации, стоял на небольшом возвышении, и три бесконечно длинных стола, за которыми разместились гости, стояли к этому возвышению перпендикулярно, так, чтобы каждый из приглашенных, мог видеть любимые лица… Товарища Сталина, товарища Жукова, и его – Олега Снегирева.
В зале стало необычайно тихо.
Три тысячи гостей, собравшихся в огромном залитом хрустальным светом зале – заворожено глядели в центр правительственного стола.
– Я поднимаю этот тост за русский народ, – с легким грузинским акцентом сказал человек с усами.
И через несколько мгновений высоченные – в четыре этажа – своды большого зала Кремлевского дворца огласились многотысячным УРА… Бились о драгоценный паркет стодолларовые хрустальные бокалы.
Нация ликовала.
И генерал-майор Денис Давыдов в парадной венгерке и ментике на левом плече – сидящий рядом с профессором Дмитрием Ивановичем Менделеевым – кивал лакею, мол, наливай, голубчик, наливай, а Дмитрий Иванович уговаривал своего соседа по левую сторону – редактора Отечественных записок – Михал Евграфовича не увлекаться шампанским, а отдать предпочтение сорокоградусной.
А в трех шагах напротив, Александр Исаевич в который уже раз рассказывал Александру Сергеевичу анекдот из лагерной жизни, как в вечной мерзлоте нашли они кистеперую рыбу, ровесницу динозавров, и не дождавшись ученых ихтиологов с голодухи – рыбу эту сварили и сожрали. Пушкин смеялся, а сидевший рядом академик Королев, кивал и поддакивал Солженицыну…Мол, было дело…
Олег попросил своего русского адъютанта представить его дамам. Он наговорил комплиментов Анастасии Волочковой.
Он что-то весьма смелое сказал на ушко Анне Курниковой.
Он попросил Алину Кабаеву – пообещать ему первый вальс.
– А как вы думаете, могли бы русские претендовать на роль нации господ? – переспросил Олег великого князя Николая Константиновича, когда долговязый боевой генерал – герой Первой Мировой, спросил его, – почему для оккупации Западных земель выбраны теперь именно немцы.
– В массе своей – вряд ли, – ответил Николай Константинович, – Русский мужик не злоблив, как немецкий, и к жизни вне своей
– Потому что в первую очередь – русский мужик уступает европейцу в элементарной культуре, – подхватил разговор генерал Давыдов, – я тоже хорошо помню Париж пятнадцатого года. И нам – офицерам, было стыдно перед французами, перед побежденными французами, что русский солдат – победитель – все еще остается рабом, которого можно продать на базаре, как лошадь или корову…
– Европа всегда боялась либо немца, либо русского. Возьмите тех же поляков или ост-зейские племена…
– Прибалтов?
– Да, прибалтов… У них всегда было только два варианта – быть под немцем, или под Россией.
– Верно, именно поэтому для наведения порядка в западных землях, мы и выбрали теперь германские дивизии Второй мировой войны.
– А внутри страны?
– Внутри… – Олег задумался, – Внутри немец явно нам не сгодился бы, а свои современники настолько деградировали, я имею ввиду армию и милицию, что их было легче целиком поменять, чем реформировать. Причем, радикально, как поменяли полицию на милицию в восемнадцатом году…
Олег коротко поклонился обоим генералам и, звеня шпорами, быстро направился в зал.
Раздались звуки любимого Олегом Штраусовского вальса – "Жизнь артиста". Он отыскал глазами Алину Кабаеву. С достоинством и почтением поклонился ей. И Алина с таинственной улыбкой на губах присела в глубоком реверансе.
И Штраус понес их… Понес и закружил. Закружил и завертел… И, обнимая самую гибкую во всем мире талию, Олег говорил себе:
– Я победил… Я победил… Я победил…
3.
– Вы знакомы, вот, Василий Васильевич, permettez moi de vous presantes, Олег Снегирев, возмутитель миров и пространств, так сказать, любопытный весьма человек, – Лев Николаевич сделал приглашающий жест и застыл в почтительном полупоклоне.
– А-а-а, как же как же, слыхал, vrait enchantement, – Розанов протянул Снегиреву руку и коротко пожав, тут же выдернул и спрятал ее за спиной.
– Может присядем, господа, – Олег сделал шаг в сторону, пропуская гостей в большую оранжерею.
– Василий Васильевич, тут герр Снегирев меня прошлый раз изволили принимать в чудеснейшем, pardonez moi, виртуальном саду, вернее в парке, с превосходным среднерусским ландшафтом, вам бы определенно понравилось.
– А почему, милейший Лев Николаевич, вы записали нашего уважаемого хозяина в немцы? – Розанов недоуменно приподнял брови.
– А потому, Василий Васильевич, что сам герр Снегирев в некотором роде отрекся от своего полученного крещением православного имени и добровольно записался в пруссаки, присвоив себе их имя, вроде Ольгиса Фогеля.