Царство медное
Шрифт:
Тогда Ян не плакал. Он уже разучился плакать, как разучился надеяться на избавление. Он молчаливо перенес и те страшные дни истязаний и страха, что последовали за смертью его несостоявшегося ученика. И наставник Харт отрекся от него, как от бесполезного, выбракованного материала. Но Ян выкарабкался. Прошло еще две зимы, и он не вспоминал ни о птице, ни об убитом им мальчике. Это было то время, когда Дар окончательно переломил его. И сам Ян считал также, и был рад этому.
Пока в его жизни не появилась слепая девочка.
…она действительно была слепой.
Односельчане
Ян отнес ее в уцелевший дом на краю одной заброшенной деревеньки. Он сам утеплил стены, обвесив их шкурами, заткнул щели ветошью и даже наносил дров для печи. Это было для него в новинку — никогда раньше Ян не занимался ничем подобным, всю черную работу делали отбросы Дара, шудры. Поэтому рукоять топора быстро натерла его ладони до кровавых волдырей, но Ян недаром прошел свой путь от неофита до солдата шестого Дарского блока, и не был бы васпой, если бы обращал внимание на подобные мелочи.
Однозначным плюсом было и то, что теперь Ян не был под постоянным надзором Харта. И пусть наставническая карьера не удалась ему, жизнь на этом не закончилась.
Шестым Дарским блоком командовал преторианец Бун — рябой, с залысинами, неимоверно худой и долговязый мужчина, похожий на поджарого волка. В отличие от Харта, он никогда не выступал с пространными рассуждениями, был молчалив и недружелюбен, а на глаза появлялся и совсем уж редко — лишь дважды в день на построении. Он никогда не проявлял неоправданной жестокости, однако солдаты боялись его до дрожи. Ходили упорные слухи, что Бун знает все и обо всех. И если уж дает некоторую вольность — только потому, что уверен в своем авторитете. Это подтверждалось и тем, что провинившиеся жили недолго, а умирали мучительно. Поэтому никто не хотел лишний раз проверять Буна на прочность.
Волка не проведешь.
Так или иначе, но под командованием Буна Ян чувствовал себя спокойно, и мог выделить время на свою «забаву», как он про себя называл эту девочку.
Ян навещал ее раз в день, ближе к закату. Он привозил ей зелья и мази, которые составлял сам (и эту науку он тоже перенял от Харта — ведь бессмысленно познавать пределы выносливости, не умея быстро заживлять смертельно опасные раны). Девочка шла на поправку быстро, но побои озверевших людей оставили свой несмываемый отпечаток — были повреждены зрительные нервы, и девочка ослепла навсегда.
Наверное, поэтому она не сразу поняла, кто ухаживает за ней. Сначала она плакала, потом благодарила сбивчиво, пыталась поцеловать его руки. Ян прикрикнул не нее: мол, нечего! Пройдя через мясорубку ученичества, он не любил лишних прикосновений.
Осознание пришло к ней гораздо позже.
Она потихоньку свыкалась со своей слепотой, уже могла встать с кровати и дойти до печки, ощупывая ладонями стены. Может, она узнала его по запаху. Или по тяжелым шагам, от которых слегка проминалась земля. Или по нашивке, которую случайно нащупала на рукаве
— Пожалуйста, господин! Пожалуйста, господин! — причитала она, целуя разбитыми губами его сапог.
— Довольно! — он грубо отбросил ее в сторону, и девочка с мучительным стоном опустилась возле стены. Ее тело содрогалось в конвульсиях, из незрячих глаз выкатывались слезы.
— Пощади, господин! — хныкала она. — Пощади… Лучше… убей быстро …
Кажется, тогда его затрясло тоже. Он пробормотал, что не для того спасал ее жизнь, но тут же запнулся — слов не хватало. Не хватало понимания, как утешить насмерть перепуганного ребенка. Вместо этого он развернулся и молча вышел из дома. А вслед ему неслись сбивчивые слова благодарности:
— Спасибо, господин! Благослови тебя бог, господин!…
Но у них были разные боги.
В тот же вечер на построении Бун вызвал Яна на личный разговор.
— Ходят слухи, — без обиняков начал офицер. — Ты слишком много проводишь времени в лесу. Что ты скрываешь?
Ян чувствовал, как пот растекается по его спине под тканью гимнастерки. Лгать преторианцу он не мог. Слишком долго он хранил эту тайну. А потому сразу признался во всем.
Бун выслушал его молча. По лицу нельзя было сказать, рассержен он или нет: васпы всегда скрывали свои эмоции. Если вообще испытывали их. А, выслушав, он сказал:
— Избавься от нее.
И этого тоже стоило ожидать. Ян не мог держать эту девочку взаперти вечно. Как не мог скрывать ее существование от командования.
Он вернулся в избушку на следующее утро, и удивился тому, что девочка ждала его.
Она сидела на кровати, прямая и строгая. Совсем не так, как подобает ребенку.
— Я знаю, зачем ты пришел, — сказала она, поворачивая в сторону вошедшего свое нежное лицо. — Ты убьешь меня.
— Я должен.
Он снял с пояса широкий искривленный нож. Девочка даже не шелохнулась.
— Ты спас мою жизнь. Ты вправе и лишить ее. Только, пожалуйста. Сделай это быстро.
Он молчал.
— Обещаешь?
— Хорошо, — медленно ответил он. — Я обещаю.
Ян приблизился, поднеся острое лезвие к ее худому и белому горлу. Девочка закрыла глаза, инстинктивно вскинула руки. Ее пальцы вцепились в его плечи. Ян попытался высвободиться, нож скользнул по коже вниз, через ключицу прочерчивая белую полосу, которая сразу же начала наливаться алой влагой. Вместе с кожей лезвие рассекло и рубаху, обнажив острый конус маленькой, едва начинающей формироваться груди. Он смял ее ладонью, и почувствовал, как гулко бьется под его рукой живое горячее сердце.