Царство Проклятых
Шрифт:
— Это была моя битва. Если ты будешь вмешиваться всякий раз, когда кто-то
говорит что-то нелестное, никто никогда не будет уважать или бояться меня. Я не буду казаться слабой, чтобы ты сохранил силу. — Я двигалась, пока не встала прямо перед ним, жар нашего объединенного гнева покалывал мою кожу. Интересно, чувствовал ли он то же самое? И успокаивало ли это его.
— Это был вопрос мужской гордости? Я очень сомневаюсь, что твоя власть при
дворе настолько слаба, что один несносный придворный может ослабить
— Ты знаешь, что гордыня — не мой грех. — Это был не первый раз, когда я
задавалась вопросом, было ли это полной правдой, но я отпустила это.
— Я хочу свой собственный клинок.
Возможно, если я буду вооружена и смогу сама кого-нибудь выпотрошить, ты больше не будешь вести себя так властно перед своими подданными. Потому что, если ты это сделаешь, — я позволила себе достаточно сладости в своем тоне, заставив его глаза сузиться с подозрением, — в следующий раз я воткну в тебя свой обеденный нож. Считай это клятвой твоей будущей королевы.
Гнев скрестил руки на груди и посмотрел на меня сверху вниз. В его глазах промелькнули какие-то эмоции, которые я не могла точно определить; он, без сомнения, просчитывал сотню причин, по которым вооружать меня было плохой идеей. Особенно после моего последнего заявления. Я ждала аргумента, который он, казалось, хотел привести.
— Я прослежу, чтобы у тебя был свой собственный клинок. И уроки.
— Я не требую…
— Это мое предложение. Бесполезно вооружать тебя только для того, чтобы ты
поранилась в бою, потому что в не умеешь владеть им должным образом. Мы заключили сделку?
— Только одно разумное требование… И ты со мной согласен? Так легко?
— Похоже, что так и есть. — Я оглядела его с ног до головы. — Ты уже подумывал о
том, чтобы вооружить меня.
— Я военный генерал; конечно, я думал об этом. Мы обсудим другие варианты
тренировок утром. Если мы собираемся практиковать физические уроки, мы также добавим блокирующее магическое воздействие. Ты принимаешь условия нашей сделки?
— Да.
— Хорошо. Возвращайся в свои покои. Я устал.
Я оставила его плохое отношение без комментариев. Он все еще был напряжен, его собственный гнев не был полностью обуздан. Я подумывала оставить его в его собственной мерзкой компании, но вместо этого одарила его дразнящей полуулыбкой. — Я так себе и представляю. Нанесение увечий — изнурительное занятие.
Он почти вернул себе улыбку, но она так и не коснулась его губ. — Спокойной ночи, Эмилия.
— Спокойной ночи, мой ревнивый, могучий истребитель языков.
— Ты говоришь такие ужасные вещи.
Но проблеск интриги свидетельствовал о том, что он не возражал. Совсем наоборот. Я ждала, что он повернется и уйдет, но он, казалось, прирос к месту. Нерешительность отразилась на его лице.
С опозданием я поняла, что тоже не выходила из комнаты.
Я стояла неподвижно,
И, несомненно, удовольствие.
Я облизала губы, вспоминая наш предыдущий поцелуй.
— Я только сказала правду.
Гнев пристально посмотрел мне в глаза, прежде чем с явным усилием оторвать взгляд. Он не отрицал, что ревнует. И при этом он не казался удивленным этим чувством. Мне было интересно, определил ли он уже это и был ли уверен, что делать с этим знанием. Не так уж много можно было бы сделать, если бы кто-нибудь из нас лелеял эту мысль. Я была обещана его брату. И его долг перед этой миссией всегда будет на первом месте. То, что произошло между нами раньше, больше не повторится.
Его рука упала, мей кожа мгновенно захотелось его тепла, в то время как мой разум был в замешательстве от моих противоречивых чувств.
— Я прослежу, чтобы завтра у тебя был клинок и первый урок. Спокойной ночи.
На этот раз с его стороны не было никаких колебаний. Он исчез в дверном проеме, обшитом прозрачными панелями, и, чувствуя, что меня отпустили, наконец повернулась и направилась туда, откуда пришла. Я остановилась у входа в прихожую, мои ноги не хотели нести меня из комнаты. Я знала, что должна уйти; я получила то, за чем пришла, но что-то удерживало меня.
Я медленно двинулсь в спальню, поближе к этим вздымающимся панелям, и заглянула сквозь них.
Гнев сбежал на балкон. Он стоял спиной ко мне, глядя на заснеженные холмы и горы, возвышающиеся вдалеке, бутылка вина стояла рядом с ним на перилах. Температура, казалось, никогда не влияла на него. Это, конечно, не помешало ему спать на открытом воздухе во время шторма. Возможно, это была еще одна привилегия бессмертия.
Или, может быть, я немного ошиблась раньше, может быть, он не всегда был холодной яростью. Может быть, он тоже обладал огнем. И его способность противостоять холоду была просто жаром его постоянного гнева, кипящего, пылающего, согревающего его больше, чем ледяные стихии могли ожидать.
Мое внимание снова переключилось на его напиток. Мороз пополз по стеклу, создавая маленькие ледяные паутинки. Жидкость в бутылке была не похожа ни на что, что я когда-либо видела дома; похожа на мерло или кьянти, но не темно-красного цвета. Он был фиолетового цвета, настолько темного, что казался почти черным, но это не было самой необычной или красивой частью. Серебряные пятнышки плавали по всему нему, как блестящие пузырьки. Гнев наполнил свой бокал и покрутил его, заставляя серебро сверкать в неистовстве.