Царство воров

Ветрова Роза

– Если я сделаю это, то кто-то может погибнуть!

– Не кто-то, а Лу. Ведь именно она ходит по канату.

– Пресвятая Анхелика, - она вспомнила свою излюбленную святую.
– Я попаду в ад!

– До ада еще дожить нужно. Здесь будет хуже, чем в аду. Подумай об этом, Стоун.

– Боги, Маро! Почему ты такое чудовище?! Зачем ты ко мне пристал! Почему именно я?!
– Сири чуть не выла. Загнанная в угол.

Он знал, что никуда не денется. Упивался ее бессилием. Теперь Стоун окончательно поняла во что так сильно вляпалась.

В него. В Сардана вляпалась.

–

Да не трясись ты так. Вештица это не человек уже. А по канату только она ходит. Больше эквилибристов, ползающих по ниточке, нет. Ее все равно нужно остановить.

Но как бы ни плакала Сирена перед Сарданом, а все равно через пару дней уже сама приговаривала:

– Я проснулась ночью, а она сидит около моей кровати, пялится. Думала душу от тела оторвет, так жутко стало. И слабость тоже почувствовала.

– Она пьет тебя. Твою жизненную силу.

А сам в душе порадовался. Вдруг она на Сирену переключилась?

Но нет. К сожалению, он и сам чувствовал слабость с каждым днем все больше. Мерзкая ведьма питалась и от него, и от Сири. Присосалась к их энергии, упивалась ею.

План Сардана был до безобразия прост: Сирена должна подрезать канат, и тогда во время выступления Лу просто улетит вниз и разобьется. Вештица, не смотря на свою силу, не сможет выжить. Высота приличная, канат натянут под самым куполом.

Довольно скоро вялая и уставшая Сирена уже и сама стала не прочь избавиться от черной ведьмы. Она, живя рядом с ней, понимала, о чем говорит Сардан.

А Маро все давил. Не юлил, и не намекал. Говорил прямо, приперев девушку к стенке. И Сири сдалась.

– Ладно! Я сделаю это. Только хотя бы в последнее выступление. Не раньше!

– Боишься, что Саддафи отменит свой дурацкий конкурс?
– усмехнулся Сардан.

– Тебе же в радость будет от меня избавиться, если у меня получится. Я и не претендую на роль его невесты. Мне хватит и просто зацепиться тут.

Ага, конечно.

Сардан ей не верил.

А уж гадюка Олурун целыми днями втиралась к нему в доверие, словно чувствовала, что от нее хотят избавиться. Плакалась ему про Амбросу. Жалости к ней Сардан не чувствовал. Только раздражение и бешенство, что ночью нагло пьет его силу, а днем плачется и корчит из себя жертву.

Отбор был невероятно скучен.

Прямо на главной площади девицы рассредоточились, встав в метре друг от друга. Заполонили широкую улицу вдоль и поперек. Когда замороженный халиф медленно двигался от одной девушки к другой, они всячески показывали себя. Кто танцевал, кто пел, кто показывал умения в рукоделии. Гнулись в разные стороны, лишь бы оценил богатый правитель их старания.

Тошнотворно выглядело. Неприятно.

Рядом с халифом все время находилась его сестра. Точная его копия, только в женском облачении. У обоих длинные черные волосы, темно-серые рыбьи глаза. Даже поступь одинакова, и выражение лица. Чуть равнодушное, брезгливое. Ощущение было, что и им противно смотреть на развернувшийся перед ними балаган.

Все любопытствующие смотрели с балкончиков зданий, из окон множества домов, просто с улиц, вжавшись в стены, ведь сама мостовая оказалась занята

конкурсантками. От нечего делать и циркачи в свободное время торчали на площади, разглядывая девиц с балконов. Сардан сидел на своем излюбленном месте у горшка с пальмой и с интересом наблюдал за странной парочкой. Все-таки халиф с сестрой выглядели весьма необычно.

Когда близнецы остановились у одной из девушек-акробаток, та принялась показывать ловкие пируэты, крутиться вокруг себя, делать сальто. Саддафи усмехнулся. Рыбьи глаза скользнули по спортивной фигуре циркачки безо всякого интереса, но он кивнул ей. Та обрадованно поклонилась, чуть ли не лоб расшибая о камень под ногами.

Около побледневшей Сирены даже не собирался останавливаться, потому что та стояла столбом, дергалась и никак не могла выдавить и слова. Она хотела зачитать отрывок из пьесы льяновского сатирика. Такую литературу еще с младшей школы очень любила Эмеральд, и Сардан мог поклясться, что именно одноклассница приобщила весьма посредственную сестру к необычным стихам и озорным пьесам.

Наверняка, Сирена бы провалилась, если бы не сестра халифа. Чуть склонившись к уху брата, она что-то шепнула ему, и тот холодно кивнул Сирене, кое-как проблеявшей короткую сценку. Стоун чуть в обморок не свалилась от счастливого облегчения.

Сардан фыркнул и оглянулся. Рикхарта нигде не было видно. Возможно это отвратительное зрелище, больше похожее на торговлю баранами, его отталкивало. Тут Маро согласился бы с ним. Но все равно оставался на своем месте и следил за подозрительным халифом.

Что же стало с пропавшими невестами? Куда исчезла Амброса?

Лу каждый раз брала музыкой, играла разные партии на громоздком контрабасе, не поднимая глаз на халифа. Возле нее он стоял дольше, чем у других. Музыка ему нравилась. Порой он приходил в себя только когда за плечо мягко трогала сестра, призывая двигаться дальше.

Никто не замечал, кроме Маро, как пристально смотрела вештица вслед Саддафи, прожигая дыру в прямой спине правителя Аррукана. Лу стремилась обойти соперниц из жажды мести, поэтому оставалась очень трезвой, в отличие от других девиц. Другие бледнели, краснели, заикались, хихикали, мямлили. Но только не она. Но и прямо в лицо ему смотреть не решалась. Боялась, что стрельнет в собственных глазах ненависть, и халиф отпустит ее восвояси, ведь кроткость в Аррукане ценилась превыше многих других черт.

Когда часть девушек отсеялась, и их осталось не больше пятидесяти, отбор плавно перетек во дворец. Каждой участнице разрешили взять до двух человек в поддержку.

Сирена, избегая смотреть в сторону Маро позвала Рика и старика Вередина.

Лу позвала только Сардана, и он не отказался - интересно посмотреть на дворец изнутри.

Под бело-розовыми куполами гулял прохладный ветерок, пробегался по дворцовым просторам, шептал пальмовыми листьями. Растениями в кадках усыпан каждый пролет и каждое крыло. Росли тут и сочные розовые бугенвиллеи, и голубой олеандр. Длинными арками выложена глициния, здесь Сардану нравилось прохаживаться вместе с Лу, вдыхая сладковатый дурманящий запах сиреневых цветков.