Царство женщин

Порядок, в котором эти исследования являются на суд публики, не имеет в себе ничего произвольного, хотя так и кажется так на первый взгляд. Я откровенно признаюсь, что мною руководило предполагаемое в публике любопытство, которому автор не может навязывать ни своего таланта, ни предмета, занимающего его. В малознакомых странах прежде всего внимание путешественника привлекают на себя наиболее близкие, а также наиболее возвышенные точки. Задача этой книги – заняться промежуточным пространством. Но последуют ли за проводником?

Советую моим читателям припомнить русскую пословицу: «Громада, т. е. толпа, – великий человек». Сам Петр I, – как я пытался доказать, – был только выражением коллективного целого массы собранных воедино энергий, развитие которых не сохранило после него той головокружительной быстроты, но характер и внутренняя сила которых выяснилась

именно тогда. Поглощая эти элементы в своей могучей личности, он подавлял и маскировал их. Впоследствии же они вырвались наружу, и с какой силой! С точки зрения политического и общественного движения, эпоха, которой мы намерены заняться, соответствует одному из периодов застоя, даже как бы отступлений назад, по-видимому, представляющих постоянный закон в развитии русского народа. Однако жизнь трепещет и во время таких остановок, под хаотической, странной, иногда чудовищной внешностью.

Мне уже делали упрек в слишком большом пристрастии к живописной стороне исторических событий. На этот раз рискую навлечь на себя этот упрек еще в большей степени. Но я убежден, что в этом отношении между мною и моими критиками существует простое недоразумение и смешение следствия с причиной. Этот спор похож на упрек, который обитатель равнины мог бы сделать обитателю Бернского кантона: «Вы показываете мне одни только горы»! И притом история России в XVIII веке не швейцарский пейзаж. Скорее это пейзаж из эпохи Мироздания. Вы присутствуете при возникновении мира. Все здесь выдвигается вдруг, внезапно, все полно резких противоположностей. Редкая глава этой книги не послужит сюжетом для драмы или романа. И один недостаток последних – это то, что в них внесли вымысел – совершенно излишний! Неприкрашенная действительность этой эпохи оставляет позади себя воображение всех Дюма.

Царство женщин должно было наложить романтический отпечаток на эпоху, продолжавшуюся почти три четверти века, что тем более за все это время никакой закон о престолонаследии не вмешался для ее установления или поддержания. Страна самовольно установила у себя это царство женщин. И точно так же она поступала с ними.

Освободившись от деспотизма создателя народного величия, дух анархии и искания приключений, лежащий в основании всякого образующегося общества, предъявил свои права под различными формами. Царство женщин был одной из них, а правление фаворитов – другой.

И то и другое замечательным образом способствовало возникновению тех преданий и анекдотов, в пристрастии к которым меня обвиняли. Я люблю их, когда они забавны, но считаю своей обязанностью относиться к ним, как они того заслуживают, если они ложны. Но и тогда я считаю возможным истолковать их в правильном смысле. Каким образом? Я уже говорил об этом в другом месте. Сопоставляя имеющийся материал и согласуя его. Мне делали на это возражение, что в таком случае количество заменяет мне качество. Это возражение не убедило меня. Спросите двух людей, бегущих по улице, куда они бегут. Один ответит вам, что пожарные проехали к театру; другой – что загорелась городская дума. Вы ошибетесь немногим, заключив, что они увидели где-то дым. Вряд ли я сочту безупречной женщину, которой приписывают двадцать любовников, но я не стану искать в этом еще каких-либо указаний. А подобных фактов масса даже в истории.

По мнению других критиков, я вообще слишком осторожен в своих заключениях. Действительно, я не считаю торговцем непреложными истинами. Нетрудно ухватить один звук, слушая один только колокол. Я же стараюсь ввести как можно больше колоколов в мой звон.

Среди документов, которыми я пользовался, есть немного совершенно неизданных, я постарался проверить прочие по источникам, и эта предосторожность не оказалась бесполезной для меня. Приношу благодарность моему молодому другу Зихель-Дюлону, оказавшему мне помощь в моих поисках в дрезденском архиве, а также его светлости князю Гогенлоэ, германскому канцлеру, и г. Козер, директору государственного берлинского архива, доставивших мне доступ и возможность пользоваться этими драгоценными хранилищами, где я нашел несколько указаний и документов, значение и интерес которых для этой книги, а еще больше для последующей – читатель, конечно, оценит.

К. Валишевский.

I. Наследие Петра Великого. – Никаких указаний. – Ни завещания, ни династии, ни закона о престолонаследии. – Парии. – Екатерина, руководимая умными советниками, действует ловко. – День 28 января 1725 г. – Наскоро созванное избирательное собрание. – Вмешательство гвардии. – Избрание Екатерины. – II. Периодические государственные перевороты. – Военная диктатура. – Политические и общественные последствия. – Свобода сословий. – Правление женщин. – Его исторические элементы. – Женщина в славянской старине. – Русские

женские типы. – III. Нравственный облик новой государыни. – Окружающие и двор. – Приближенные. – Семья. – Голштинский дом. – Герцогиня Курляндская. – Наперсники и любовники. – Искатели приключений – немцы и польские перебежчики. – Левенвольд. – Сапега. – Интимные нравы. – Непрерывные оргии. – Видимое отсутствие правительства. – Ключ к загадке.

Легендарный проект революционного декрета в двух статьях: «Ст. 1. Не следует делать ничего. Ст. 2. Исполнение сего декрета не возлагается ни на кого» – нашел себе буквальное применение в России после смерти ее великого руководителя. Не стало государя в стране, где вся власть сосредоточивалась в его руках, и не было никого, кто бы мог заменить его. Не было ни наследника, ни закона о престолонаследии. Закон воплощался в нескольких словах, написанных самим Петром уже костенеющей рукой в минуты агонии: «Отдайте все…» Он не мог кончить, и от его воли, бывшей всем, не осталось ничего.

В древней Москве этот вопрос решался на основании обычая. Последний был склонен следовать естественному закону наследования в нисходящей линии, и в конце XVI века этот принцип, по-видимому, упрочился. Но в 1598 г., после смерти последнего сына Ивана Грозного, он не мог примениться: дом Рюриковичей прекратился. Первый из Романовых (1613) занял престол по избранию. Он был избран всей страной – или, как тогда говорили, «всем народом» – в собрании местных бояр. Принцип, по-видимому, снова вошел в силу, когда Алексей наследовал своему отцу, Михаилу Федоровичу, а Федор Алексеевич, в свою очередь – отцу Алексею Михайловичу. Но после смерти Федора снова оказался перерыв и наступил произвол. Был избран Петр I, но он разделил трон со старшим братом Иваном, и в продолжение некоторого времени существенную часть наследия у них отнимала сестра, Софья. В 1722 г. Петру, в свою очередь, вздумалось внести в этот закон, столько раз нарушаемый, новый принцип: право государя назначать себе преемника. Говорят, что он сам воспользовался этим правом, назначив в завещании, оставленном им при отправлении в персидскую кампанию, себе преемницей Екатерину. Но тут случилось дело Монса, [1] и завещание было уничтожено. Следовательно – опять ничего.

Здесь, для объяснения, каким образом был найден выход из этого тупика, мы должны были бы обратиться к теории эволюционистов о создании органов исполняемыми ими функциями. Судя по донесению посла Рабутина, [2] в то время в Петербурге существовало три главных партии. Кроме дочерей, рожденных Екатериной (Анны и Елизаветы), у Петра были двоюродные сестры – дочери его старшего брата Ивана (герцогиня Мекленбургская, герцогиня Курляндская и Прасковья Ивановна), права которых могли казаться б'oльшими, и внук – сын несчастного Алексея, рожденного первой женой императора, Евдокией. Ребенку было всего девять лет, и он не был в состоянии управлять государством. Но тем не менее завязалась борьба между партией этих наследников и мачехой – второй женой Петра. Знать, вообще, стояла на стороне малолетнего Петра Алексеевича, видя в нем возможность отмстить реформатору и вооружиться против его реформ. К несчастью, Петр разрядил ряды этой именитой знати вокруг трона. Осталось только несколько Голицыных и Долгоруких, да два старых военных – князь Репнин и Борис Шереметьев. Самый отважный из Голицыных – Михаил – был в это время с войском в Украйне. Прочий персонал, управлявший делами, состоял из выскочек, креатур преобразователя, которых исчезновение его грозило повергнуть обратно в ту неизвестность, откуда он извлек их. Единственным спасением для них било продлить царствование в прежнем духе. Естественно, что их взгляды обратились на подругу царя, с которой – они это чувствовали – их связывали общие интересы и стремления. Она была их поля ягода – такая же выскочка и креатура, как они. Особенно Меншиков имел причины считать ее своей союзницей. Но также и Девьер, и Ягужинский имели повод отдать ей преимущество. За неимением завещания, они приводили слова Петра – которым можно было придать двоякое толкование – будто бы сказанные им накануне коронации его жены, во время пирушки у одного голландца. [3]