Цеховик. Книга 11. Чёрное и белое

Ромов Дмитрий

2. Багама мама

Мокасины – обувь удобная. Летом – одно удовольствие. Единственный минус – слишком мягкие. Поэтому, чтобы пнуть по лодыжке упыря, тягающего девушку за волосы, мне приходится хорошенько извернуться. Бац, и я заезжаю ему пяткой. Зато Ева вмиг оказывается свободной. Это плюс. Но вот её обидчик тут же переключается на меня. Это, безусловно, минус.

Оба этих парня совсем не джентльмены, да и третий их спутник, оставшийся в ресторане с гамбургером на голове, тоже. А это значит, что нет никакого резона соблюдать

какой бы то ни было кодекс чести. Поэтому я сразу заряжаю чуваку по бубенчикам. Он скрючивается от боли и рычит намного громче, чем лев на заставке «Метро Голдвин-Майер».

Проезжает машина и её пассажиры, завидев нас, начинают улюлюкать, а водитель жать на клаксон. Прекрасно. Ещё одно развлечение на райском острове, забитом коксом и ромом.

Оба хулигана изрядно пьяны, поэтому с координацией у них всё неидеально. Ну, а мне это, естественно на руку. Прооравшись довольно быстро, этот лев и медведь в одном лице распрямляется на задних лапах и, хорошенько замахнувшись, пытается снести мне голову с плеч.

Но я просто чуть отступаю в сторону и, дёрнув дебошира за запястье и чуть подправив направление полёта, отправляю в объятия к своему дружку, играющему с острым предметом.

– Фак ю вери мач, бейби, – бросаю я ему вдогонку.

Любопытно, что тот, который с ножом, всё это время громко выкрикивает ругательства, но вступить в битву не торопится.

Теперь они оба матерятся, орут и заваливаются на обочину. Ева тем временем пытается остановить какую-нибудь машину и взывает о помощи. Да только все, кто едет мимо, смеются, притормаживая около нас. Гладиаторские бои – это древнее развлечение и память об этом вшита в человеческую ДНК. Сто про.

– Что ты делаешь! – пытаюсь я остановить перепуганную девицу. – Нам не нужна помощь. Пожалуйста, не привлекай лишнего внимания, мы и так уже звёзды покруче Ким Вайлд и Багама мама.

Словно в подтверждение моих слов из проезжающей машины несётся багамская песенка «Бони М»:

Bahama, Bahama mama

She is really in a fix, Bahama mama…

– Сейчас я закончу и мы пойдём вон в тот отель, – говорю я. – Поедим и закажем тачку.

Тем временем, воины тьмы, разобравшись, где чья рука, начинают восставать. Первым поднимается тот, что хватал Еву за волосы.

– Скажи им, – прошу я, – что если они сейчас уйдут, мы не будем вызывать полицию и оставим их в живых.

– Что? – открывает рот Ева.

– Говори-говори.

Ну она и говорит, пока поднявшийся бычок мотает головой, возвращаясь в реальность.

Нижний сидит на дороге и осматривает свои руки залитые кровью. Порезался, сердечный. Ножик валяется рядом. Тот, что напал на Еву, выслушав предложение, делает мне встречное, крайне неприличное и неуместное и как бык на тореро бросается в мою сторону.

Поскольку склонить строптивца к миру не получается, мне приходится к этому же самому миру его принудить или, говоря иначе, попросту не оставить ему выбора. Он резко выбрасывает в мою сторону кулак, заставляя Еву вскрикнуть, а меня ещё раз увернуться, пропуская его вперёд.

Тореадор, смелее!

Тореадор! Тореадор!

Знай, что испанок жгучие глаза

На тебя смотрят страстно

И ждёт тебя любовь, тореадор,

Да ждёт

тебя любовь…

На любовь испанок я не претендую, также, как и бывших русских немок. Тем не менее, я пропускаю разъярённого быка и придаю ускорение, оставляя отпечаток элитной подошвы, произведённой домом «Гуччи», на его пятой точке. Короче, даю ему под зад ногой. Поскольку вес у парнишки значительный да и с координацией, на почве алкоголя имеются проблемы он врезается в густой кустарник, похожий на олеандр.

Но кустарник его не останавливает, податливо прогибаясь под весом могучего тела, и пропускает дальше в мир дорожного кювета. Впрочем, за то, что там есть кювет, я не поручусь, в темноте этого не видно. В любом случае, чувак куда-то улетает. Как говорится, помер Клим, и хрен с ним.

Обладатель хулиганского ножа, полностью переключённый на собственные травмы, не проявляет к нам никакого интереса. Поэтому мы действуем по плану, предложенному мной минуту назад.

– Американише швайне, – бросаю я на прощание и веду Еву в стоящий поблизости отель.

Платье уже высохло, поэтому мы заходим в ресторан и едим-таки лобстеров и даже пьём шампань. Интересная она барышня. Никакого стресса или отходняка. А её, между прочим, за чуб оттаскали несколько минут назад. Нет, всё норм, главное, чтобы лобстеры не прекращали резвиться в шампанском.

Я, честно говоря, по морской кухне не то, чтобы спец. Не моё это. Но креветочки или рыбку на гриле могу. Или даже устрицы и вот лобстера. Без восторга, но могу. А, например, итальянское крудо, когда подают всё сырым, точно не для меня.

В общем мы едим и уезжаем. И хоть я почти сутки проспал на сухогрузе, чувствую усталость и желание завалиться в мягкую постель. Это будет однозначно приятнее, чем душная каморка неподалёку от машинного отделения.

Неожиданно машина попадает в пробку. Впереди мигают синие огни полицейских маячков.

– Что там такое? – спрашивает Ева у чернокожего улыбчивого водителя.

Мёрдер. Убийство. Это слово я понимаю. Когда, примерно минут через пять, мы проезжаем мимо того места, где расстались со своими преследователями, видим, что оба они ещё здесь. Распластанными, они лежат лицами вниз, а их руки закованы в наручники. Тут же суетятся полицейские и люди в белых халатах. А на земле лежит ещё одно тело, бездыханное и неподвижное. Темнокожий. Возможно местный. Мда… Вот и верь после этого всего в гуманизм. Мы не дали себя в обиду, так они всё равно нашли, на ком оторваться.

– Надо было их того… – качает головой Ева. – Ты видишь, что они наделали?

Надеюсь, наши бычки не будут пытаться вплести нас в эту историю. Иначе, дело дрянь. Найти нас проще простого – достаточно проверить близлежащие рестораны, разыскать таксиста и вуаля. А у кого-то паспорта нет. И очень странный дремучий английский язык.

Приехав в шале, я сразу раздеваюсь и падаю в постель. Гладкое постельное бельё с едва ощутимым ароматом ванили и орхидеи, прохлада и предвкушение отдыха доставляют мне настоящее наслаждение. С улицы доносятся едва слышные звуки «Багамы мамы». И даже тревоги по поводу завтрашнего дня не могут уменьшить мою радость от встречи с подушкой. Мне хорошо.