Цеховик. Книга 13. Тени грядущего
Шрифт:
– Если честно, – вздыхает она, – и это меня приводит в полное недоумение, рада. Представляешь? Да, я рада.
– Ну, не заметно, вообще-то. Надо им позвонить.
– Сейчас ночь уже, – урезонивает меня она. – Пошли лучше спать. Завтра на работу с самого утра.
– Наташ, – шепчу я, когда мы уже лежим в постели.
– А?
– Спать-то пару часов всего осталось. Может, не следует и пытаться?
– Сам же про Тэтчер рассказывал, что она по чуть-чуть добирает. Стало быть и два часа не лишними будут. Спи давай.
– Наташ…
–
– Наташка!
– Ну чего, Егор?
– А тебе завидно?
– Чего? – недоумённо спрашивает она. – Ты о чём, вообще?
– Я спрашиваю, завидуешь, Лариске?
– Балда, – хмыкает она и замолкает, а потом добавляет. – Может, и завидую. Но ты женись сначала, а то почти год меня мурыжишь, жених.
– Женюсь, – усмехаюсь я. – Скоро уже. Через две недели…
На работу я прихожу чуть раньше. Спать охота неимоверно. Даже три чашки кофе выпитые в течение часа не могут меня взбодрить, хотя бы капельку. Я сижу с закрытыми глазами. Заходит Новицкая. Я приподнимаю веки и тут же снова зажмуриваюсь.
– Ты чего, как сомнамбула? – хмуро спрашивает она.
– Всю ночь не спал, под утро только домой пришёл.
– Веселился где-то?
– Нет, – качаю я головой. –…
– Нет, – зло повторяет Ирина. – Знаешь басню Крылова? Ты всё пела? Это дело. Так пойди же попляши!
– Не развлекался! – отрезаю я, понимая, к чему она клонит. – Занимался исключительно делами.
– Ну, иди, раз так, – сердито отвечает она. – Объясни это Пастухову.
– Так я уже всё ведь ему объяснил.
– Значит, не всё. Снова объясни. Я не шучу, он тебя реально вызывает.
– Кто? – не сразу соображаю я. – Пастухов что ли?
– Ну, а кто ещё? Иди, и лучше его сегодня не зли. Я только что от него пришла.
– А вот и он, – саркастически замечает Пастухов, когда я вхожу в его кабинет. – Вы только посмотрите!
– Здравствуйте, Борис Николаевич – отзываюсь я.
– Здравствуйте-здравствуйте, товарищ Брагин, – говорит Пастухов. – Ну, что вам сказать? По-моему, злоупотребляете вы терпением нашим.
Я пытаюсь понять, к чему он клонит.
– Кажется, пора вас с должности убирать. Не тянете вы, товарищ Брагин. Не тянете.
Что за хрень! Это я не тяну?!!!
– Да с чего бы это? – не могу я сдержаться.
– Да с того! – резко отвечает он. – Увольнять вас будем. Вместе с Новицкой! Оперативно и быстро!
6. Ку-ку, мой мальчик
Увольнять? Серьёзно? Что ещё за новости? Какое такое увольнение?
– Я вас не понимаю Борис Николаевич, – спокойно отвечаю я. – Вы не могли бы мне объяснить что я такого сделал или, наоборот, не сделал, что вы так рассердились?
– Самое главное, что ты сделал, опорочил честь комсомольца. На втором месте стоит непростительно медленное выполнение плана. Нам поручили наиболее ответственный
– Да вы что, Борис Николаевич, я там исключительно, как агент этих самых органов и состою. Как Штирлиц. Могу вам встречу с зампреда КГБ устроить… Да что там, могу и с председателем. Или с замминистра внутренних дел.
– Как агент? – переспрашивает Пастухов. – Ну, я не возражаю. Раз уж ты агент, тогда продолжай работать. Агентом. Но не в комсомоле. Всё, Брагин, разговор окончен. Да и о чём нам говорить? Работа завалена. Ты же агент, тебе некогда о патриотизме думать, надо шпионов ловить, или кого ты там ловишь. И это ещё не всё. Есть и четвёртая причина. Целых четыре причины! Как тебе такое? Четыре!!!
Он показывает мне четыре пальца, чтобы я сам увидел, как много существует резонов меня уволить. Увидел и ужаснулся.
– Четвёртая причина заключается в том, что я не желаю слышать вопли со стороны членов полит… – он спотыкается и многозначительно показывает пальцем в потолок. – Так и быть, пиши заявление по собственному и можешь без отработки, прямо с понедельника уже не выходить.
– А Новицкая здесь причём?
– Новицкая? Так от неё тоже толку мало. Работа медленно очень идёт. И вместо того, чтобы требовать от подчинённых самоотдачи, она им всячески потакает. Но это и понятно, учитывая, что будучи ещё первым секретарём горкома… крутила роман с несовершеннолетним. Да, Брагин? Не думал, наверное, что эти дела всплывут когда-нибудь? Ну, теперь зато будешь знать, что ни одна бумажка в нашем мире не исчезает. А однажды подшитая бумажка, живёт в веках. И у меня этих бумажек много.
– Стыдно, Борис Николаевич, сплетни распространять, тем более такие, низкого пошиба. Сплетни и голословные обвинения. И я не буду заявление писать. И она не будет. Увольняйте, если есть за что.
– Напишет, – беспечно кивает Пастухов и стучит пальцем по картонной папочке. – И ты напишешь. А если не напишете, значит будем подключать коллектив, рассматривать персональные дела, разбираться с товарищами, исключать из комсомола. У тебя, кстати, уже два выговора имеется, так мы ещё подкинем. Будешь злостным…
– Каких это два? – перебиваю я. – Один, и тот по надуманным причинам. Так я на вас в суд подам. И выиграю, без сомнения.
– Подавай-подавай. Ты же агент, тебе и карты в руки. Агент, понимаешь ли, 007… Джеймс Бонд, выискался.
– Ладно, – киваю я после небольшой паузы, как следует наглядевшись на папку по которой похлопывает Пастухов. – Хорошо, напишу заявление по собственному. Если не передумаете.
– Ха, – усмехается он.
– Но две недели отработаю. А Новицкая останется на своём месте.