Цеховик. Книга 2. Движение к цели
Шрифт:
— Именно. Я так и спросила. Отчего?
Она приступает ближе, и я непроизвольно отступаю, упираясь в пальто и шубу, висящие на вешалке.
— От твоего запаха.
— Хм… — выгибает она бровь. — И чем это я таким пахну? Сомнительное какое-то утверждение.
— Любовью, — говорю я, хотя хочу сказать иначе. — И от огня, от жара, который от тебя исходит.
— От огня? — качает она головой и вдавливает меня в шубу. — Всё? Только от этого?
— Мало? — спрашиваю я очень тихо.
— Не знаю, — пожимает она
Между нами не остаётся ничего, только тонкая текстильная оболочка одежды, а она прижимается ещё теснее.
— Ещё, — отвечаю я, — от твоих губ.
— А что с ними не так? — шепчет она.
— Просто я представляю, что с ними сейчас сделаю…
Больше я ничего не даю ей сказать и сжимаю её голову ладонями.
— Погоди… — вырывается она через минуту. — Задушишь... Пойдём…
Она берёт меня за руку и ведёт прямиком в спальню, и там я делаю с ней такое, что, надеюсь, она даже и вообразить не могла. Передаю привет из будущего. Впрочем, как известно, нет ничего нового в этом мире, и в Древнем Риме, например, существовали многоквартирные дома с магазинами и ресторанами на первых этажах. Я сам видел их развалины, собственными глазами.
Часа через три, когда ни у неё, ни у меня не остаётся сил продолжать, и желание немного притупляется, она вытаскивает меня в гостиную.
— Накинь, — бросает мне чёрный махровый халат. — Не одевайся, только халат.
Я подвисаю, соображая, стоит ли.
— Не бойся, он новый. Я специально для тебя купила. Надевай. Голодный?
— Конечно, голодный, тобой невозможно насытиться. Мне нужно ещё.
— Врёшь, но приятно, — чуть свысока улыбается она. — Ты где такому научился? Может, ты в порнографии снимался?
— Ага, — смеюсь я. — Смотрите во всех кинотеатрах страны.
— Ладно, пошли, у меня мясной пирог есть.
— А икра? Разве первые секретари не едят одну лишь икру? Это разочаровывает. Зачем только люди стремятся на такие должности.
Мы идём в гостиную, которую я и увидеть даже не успел. На полу лежит шикарный шёлковый ковёр с тонким рисунком, с изображением голубых цветов.
— Бухарский? — спрашиваю. — Шёлковый, да?
— Хм… — удивлённо смотрит Ирина.
— Что? — пожимаю я плечами. — Господин знает толк в удовольствиях. И роскоши.
Она хмыкает и продолжает начатую мысль:
— Не все стремятся на высокие должности. Некоторых не спрашивают и бросают на ответственные участки.
— Такой подход мне нравится, — соглашаюсь я, осматривая комнату. — Именно так я и собираюсь с тобой поступать.
Диван, и два кресла такие же, как у Платоныча, румынская стенка, причём, довольно приличная, круглый стол со стульями, телевизор, проигрыватель и множество пластинок. На окнах плотные портьеры.
— В следующий раз я тебя выпорю, — мечтательно произносит она и закрывает глаза, представляя сладкие
— Остановись! — требую я. — Сначала раба нужно накормить, не то я тебе прямо сейчас устрою восстание Спартака.
— Садись, — показывает она на диван, — сейчас подам.
Я подхожу к проигрывателю и ставлю… Что поставить? Сначала решаю Пугачёву, «Зеркало души», беру её в руки. Тёмно-зелёный фон, каштановые волосы, один глаз прикрыт чёлкой. Потом замечаю Джо Дассена. У меня была точно такая же пластинка. Семьдесят пятый. Он в сапогах и с гитарой сидит на досках у кирпичной стены, на стройке. Маме он очень нравился.
Убираю Пугачёву и ставлю француза. Начинает играть «Если б не было тебя», и я иду на кухню.
— О, здесь варят кофе! Какой аромат!
— Так, — строжится Ирина, — я где тебе сказала сидеть?
Я обнимаю её сзади и целую в шею, как муж, проживший с ней в браке лет пятнадцать.
— Слушай, Ир, а ты почему не замужем? — спрашиваю я. — Такая баба… Мечта ведь.
— Она резко разворачивается и отталкивает меня.
— Баба?! Ты совсем что ли ох**л, Брагин? Какая я тебе баба?
— Да ладно, правда, скажи. Это я так, на животном уровне тебя бабой назвал, так-то ты богиня. Кроме шуток. Афродита. Так, почему?
— Да пошёл ты. Думаешь если в койку ко мне залез, то и в душу можешь с ноги дверь открыть?
— Ладно… Ладно, не злись. Буду думать, что ждёшь, когда мне восемнадцать исполнится. Давай… здесь поедим. Здесь у тебя хорошо.
Кухня большая и современная, и мне здесь действительно нравится. Поэтому я без приглашения усаживаюсь за стол и жду обещанных яств. Они не заставляют себя ждать.
— О! Восхитительно! Неужели ты ещё и пироги печёшь? Таких, как ты не бывает.
— Разумеется, не бывает. Правда, пирог мама соорудила. Не до пирогов мне было.
— Ты сама-то ешь, — кладу я кусок ей на тарелку, — налегай. Тебе надо.
— Почему это мне надо?
— Ты тогда добрее станешь, злиться не будешь. Толстые люди обычно добряки.
Она сдвигает брови и набирает воздух, чтобы дать достойный ответ, но вдруг начинает ржать.
— Слушай, откуда ты такой взялся, а? — спрашивает она, просмеявшись.
— Известно, откуда, — с невозмутимым видом пожимаю я плечами. — Откуда все. Ты расскажи лучше, что надумала.
— Надумала? — удивляется она. — Ты про этого козлёнка Куренкова что ли?
— Ага.
— Да всё. Решила я с ним.
— Прям решила или только наметила пути решения?
— Решила. Практически на сто процентов.
— Ого! Молодец. И что, Куренкову кранты?
Жалко, если так, но, с другой стороны, и хрен с ним. Раз он такой непрочный оказался, значит не очень-то и надо было. Найдём ещё кого-нибудь. Наверное… Мда… Где вот только его найти?