Цель — выжить. Шесть лет за колючей проволокой
Шрифт:
Остальные члены актива занимались преимущественно производственным делом, и общий результат (за который отвечает старший) не давал никакого повода для снятия кого-то с должности. Время шло, беда приближалась медленно. Ведерников, в этом я убедился, перевел меня в категорию «немцев подозрительных». Все действия и решения его стали осмотрительными. Он стал бояться, как бы этот немец не перехитрил его. Необразованность и примитивность его мышления служили питательной средой для недоверия даже в мелочах.
Он по праву требовал, чтобы все программы концертов и постановок были переведены на русский язык и представлены ему на
Намного хуже стихи. Жили в лагере эксперты, которые знали наизусть десятки и сотни поэм, баллад и пр. и с большой охотой декламировали их. При абсолютном отсутствии художественной литературы на немецком языке спрос на литературные вечера был большой. Наконец, составили первую программу. Знаток знает, что по заглавиям стихотворений трудно догадаться об их содержании. Лингвистам хорошо известно, что дословный перевод заглавий стихотворений к их содержанию может не иметь никакого отношения. Поэтому Ведерников злился, прочитав программу, состоявшую из перечня заглавий. Злился и требовал дословного перевода содержания всех стихотворений.
В лагере тогда жили два человека, уровень знаний русского языка которых позволял им справляться с переводом простых текстов. Перевести стихотворение было не по силам ни мне, я был один из указанных двух, ни другому непрофессиональному переводчику.
Мы решили отказаться от перевода по причине неспособности. Ведерников нехотя отказался от первоначального требования, зато настаивал, чтобы я во время декламации синхронно переводил ему эти стихи. Дело шло о Гете!
С трепетом ожидал я беду на свою голову, сидя слева возле Ведерникова. Не успевая понимать содержания декламируемых баллад и поэм, старался кое-что Ведерникову на русском шептать в ухо. Напряжение было страшное, пот лился со лба и сквозь брови залезал в глаза. Ведерников сидел как каменная скульптура с грозным выражением лица, а я ему рассказывал сказки, которые должен был выдумывать.
Литературный вечер кончился под бурные аплодисменты публики, Ведерников только заметил: «Ну, и Гете сегодня похоронили!» Сказал, да пошел, и в блокноте начальника по политчасти за моей фамилией был поставлен дополнительный красный крест.
Жанна. Март 1947 г.
Жанна в 1946 году.
16— летняя в платье, которое она носила в качестве конферансье
От центрального управления группы лагерей No 469 поступила информация о том, что в начале марта 47-го года состоится соревнование кружков художественной самодеятельности. Для подготовки остается два месяца. Создается комиссия, которая ездит по лагерям, смотрит постановки и эстрады, дает оценки и выявляет победителей по отдельным жанрам. Лучшие кружки и оркестры приглашаются на большую эстраду в г. Горький. Я лично с этой деятельностью не был связан, но наш оркестр был одним из первых, где дирижером и организатором был член актива No2 — Фриц.
Идет слух, что на эстраде
Ранним мартовским утром веселая компания на грузовой машине отправляется в Горький. Стоит прекрасная погода, солнце слизывает последние клочки снега, воздух нежный как шелк, и настроение ребят соответствует состоянию окружающей среды.
Лагерь в Сормово набит людьми до отказа. Подобные группы приезжают со всех сторон Горьковской области. Организовать отлаженный механизм — задача не из простых. Подсчитывают, сколько всего времени потребуется для всех постановок. Оказывается — не менее 4 часов. Программу постоянно изменяют, определяют порядок и очередность вызова на сцену того или другого оркестра или кружка. Одним словом — лагерь стал похож на улей. Меня озадачили узнать у руководителей отдельных кружков название номера, и что о каждом особенного нужно объявлять публике. Задача сложная и серьезная.
Но вот представление начинается. Число слушателей во дворе лагеря — не менее 2000, и перед выходом на сцену у меня бешеная дрожь от волнения. Но, решительно бросаясь вперед, чувствую то же самое изменение душевного состояния, которое не раз переживал при полете в огне зениток. Боязнь освобождает место трезвому обзору ситуации. Мое первое объявление не проходит без заиканий, но публика реагирует снисходительно.
В то время, как заиграл оркестр, я стою за сценой и отдыхаю. Подходит офицер из командования лагеря, а с ним девушка.
«Познакомьтесь. Это Коля — ваш переводчик. А это Жанна — конферансье кружков дома культуры», сказал он и отвернулся.
Трудно словами передать то чувство, которое лавиной обрушилось на меня. Это была красавица в чистом смысле этого слова, возраста около 17 лет. Стройная фигура в длинном черном платье, голова приподнятая, чудесная прическа и блестящие глаза, походка и все движения напоминают прима-балерину. Стою и смотрю на это явление из другого мира, неспособный найти слова для начала разговора. Зато она без какой-либо застенчивости начинает деловую беседу. Объясняет мне отдельные номера их программы, какими словами, например, объявит их и очевидно исходит из того, что ее слова как следует записываются в мою память. Но так думать было нельзя. У меня начинается паралич памяти, который блокирует в моей голове функции мозга. Я остолбенел от удивления и восхищения. Не знаю, отметила ли она это или нет, но я отдалился от реального мира и далеко находился от событий эстрады в состоянии парения.
Возвращаюсь обратно, когда меня вызывают на сцену для объявления очередного номера программы. Ко мне медленно возвращается нормальная самоуверенность, и соответственно, не слишком быстро развивается акустическая коммуникация между нами. Мой первый вопрос касается ее имени — Жанна. Это же французское имя, и до сих пор я ни разу не встретил русскую с французским именем. Дальнейших тем нашей беседы я не помню. А сам смотрю и смотрю на этот милый образ человека женского пола. Дословно в моей памяти зафиксировались только две фразы.