Цель жизни
Шрифт:
— Понятно, а сколько суточных получают наши командированные? — спросил Сталин.
— Пятнадцать марок в сутки.
— А сколько было бы нужно?
— Да, я думаю, марок двадцать было бы хорошо.
Тогда Сталин подошел к телефону, набрал номер Анастаса Ивановича Микояна и сказал ему, что, по имеющимся у него сведениям, суточных денег, выдаваемых нашим командированным за границу, недостаточно и, для того чтобы наши люди чувствовали себя свободней, надо увеличить суточные членам делегации Тевосяна до 25 марок.
Я поблагодарил и доложил третий
— Существующая у нас система оформления заказов очень громоздка и бюрократична. Для того чтобы закупить что-нибудь, мы должны в Берлине дать заявку торгпредству. Торгпредство посылает письменный запрос в Москву, в Наркомвнешторг. Наркомвнешторг в свою очередь направляет заявку на заключение в Наркомат авиапромышленности и в ВВС, к людям, которые и в глаза не видели того, что мы, специалисты, на месте определили как целесообразное для закупки. Получается очень сложно, и, самое главное, совершенно неоправданно теряется много времени. Это противоречит основной цели поездки — скорее получить немецкую технику.
— Что же вы предлагаете?
— Я просил бы оказать нашей делегации больше доверия и разрешить закупать на месте под нашу ответственность то, что сочтем необходимым.
— Что же, пожалуй, разумно, — подумав, ответил Сталин.
— Разрешите также в случае каких-нибудь ведомственных заторов обратиться к вам лично.
— Не возражаю, пожалуйста.
— Кроме того, целесообразно было бы ассигновать какие-то свободные средства для оплаты непредусмотренного, но представляющего интерес оборудования и немедленного его приобретения через торгпредство.
— Сколько вы считаете необходимым выделить валюты для таких закупок? — спросил Сталин.
— Я думаю, тысяч сто — двести.
Сталин опять подошел к телефону и сказал Микояну:
— Выделите в распоряжение делегации миллион, а когда израсходуют, переведите еще миллион.
Затем, обратившись ко мне, Сталин сказал:
— В случае каких-либо затруднений в осуществлении вашей миссии обращайтесь прямо ко мне. Вот вам условный адрес: Москва, Иванову.
После этого он спросил:
— Какие еще есть вопросы?
Я поблагодарил за внимание и сказал, что больше ничего не нужно, все остальное будет зависеть от нас.
Во время поездки по авиационным предприятиям Германии мы еще раз встретились и ближе познакомились с видными представителями германской авиации. Наиболее характерной фигурой среди них являлся конструктор Вилли Мессершмитт. По технической литературе, по статьям и журналам я знал об этом человеке как о самом видном немецком конструкторе. Поэтому встреча с Мессершмиттом представляла большой интерес.
Вилли Мессершмитт — лет сорока пяти, высокий, худой, с большой головой, острыми, умными глазами, с крупными чертами лица. Иссиня-черные волосы заметно начинали редеть. Разговаривая, он глядел исподлобья, и любезность в отношении русских ему давалась с большим трудом. Как нам рассказали, Мессершмитт был членом нацистской партии.
Мы ознакомились с основными заводами в Аугсбурге, осмотрели самолеты —
После того как все вопросы по этим машинам были исчерпаны, возник разговор о новом самолете, интерес к которому разжигали сами же немцы, — истребителе «Мессершмитт-209». Вокруг этой машины гитлеровцы создали ореол таинственности и говорили чуть ли не шепотом о ее необыкновенно высоких летных качествах.
Естественно, мы захотели ознакомиться с этой машиной.
С нами находился в это время знаменитый летчик, Герой Советского Союза Супрун. Когда машину выкатили на аэродром, мы поняли, что нам показывают совсем не то. Это была опытная, кустарная попытка переделать в истребитель гоночный самолет «Мессершмитт». Каждый авиационный специалист видел это с первого взгляда. Судя по всему, истребителя из этой машины не получилось, и даже по ее состоянию ясно было, что она законсервирована.
Супрун, человек непосредственный и темпераментный, больше всех разозлился.
— Чем они хвастаются, какая это машина? Чего они очки втирают! — говорил он.
Представители министерства авиации сначала, как говорится, полезли в бутылку — дескать, хорошая машина. Но мы тут же дали ей технически грамотную оценку, справедливость которой они не могли не признать. Профессиональное самолюбие их было сильно задето. Они тут же проговорились, что это другая машина, а настоящий «Мессершмитт-209» стоит в ангаре. Спохватились, что наболтали лишнее, однако слово не воробей: вылетит — не поймаешь.
В этот же день при встрече с Мессершмиттом мы в деликатной форме высказали ему свои впечатления о машине. На него наша инженерная оценка самолета подействовала не менее возбуждающе, чем на его помощников. Он покраснел, разнервничался, но тоже признал в конце концов, что это не тот истребитель. Пришлось ему показать настоящий «Мессершмитт-209».
Однако, по нашему мнению, эта машина тоже еще была в очень сыром виде, далеко не закончена. Очень много времени и сил требовалось для того, чтобы довести ее до состояния боевого истребителя. Не было уверенности, что Мессершмитт сможет это сделать. Машина имела ряд таких специфических недостатков, которые ставили под сомнение возможность ее доводки, что, между прочим, впоследствии и подтвердилось.
Задетый нашей критикой, Мессершмитт взбеленился, не вытерпел, вскочил со своего места и заявил:
— Вам не нравится — как хотите! А по-моему, хорошая машина.
«Мессершмитт-209» не увидел света. Не удалось его довести. Во время войны он так и не появился в воздухе против наших самолетов.
Хейнкель — прямая противоположность Мессершмитту. Мессершмитт — сравнительно молод, высок. Хейнкель — старик, маленького роста. Мессершмитт — сосредоточенный, малоразговорчивый человек; Хейнкель, несмотря на свой преклонный возраст, подвижной, живой, любит шутить, острить. Хейнкель не раз подчеркивал, что питает большую симпатию к русским.