Цель
Шрифт:
Поэтому она и вернулась — из-за него.
Вспомнив, как в день смерти Ника она кричала ему о своей ненависти — Ева тихонько застонала, прикрыв глаза, словно ей было стыдно ощущать своё «я». Осознание приходит позже содеянного — в этом и заключается опыт. Эффект жизненного урока, то что делает нас зрелыми душами, а так же принятие того, что изменить уже невозможно.
У неё с собой по-прежнему насчитывалось минимум вещей. Новые покупать оказалось уже поздно, в суд нужно было прибыть через два часа и выглядеть она должна была соответственно статусу Пирса, поэтому пришлось старательно перетрясти
Хромая, Эджей метался как раненый загнанный зверь, впадая то в злость, то в отчаянье. Он не понимал, не знал, как ему её остановить и самое главное — как вернуть себе свою любимую девушку, оживить то прекрасное, что зарождалось между ними, до того, как вклинился ненавистный ему Пирс. Хотя Эджей ясно видел, что Ева непреклонна, что она во что бы то ни стало собралась встретиться с тем от кого следовало бы бежать.
— Ладно, — вздохнул он отступая. — Давай я хотя бы расскажу тебе, как попасть в здание суда незамеченной.
Ева не прибыла, а скорее пробралась. Через чёрный ход для сотрудников. Человек Эджея провёл её в коридор, где отдыхала и совещалась обвиняемая сторона во время объявленного перерыва. У неё была всего минута, чтобы рассмотреть профиль Адама, пока её не засёк один из его адвокатов, после чего её немилосердно пригвоздили к месту пронзительно-голубые глаза.
…Как всегда безупречен. Костюм глубокого чёрного цвета сидел на нём просто шикарно, подчёркивая идеальную фигуру, властную осанку и стоимость галстука. На первый взгляд он был всё тем же Адамом Пирсом, разве что добавилось немного седины в волосах. Но когда он обернулся и взглянул ей прямо в лицо — Ева увидела, насколько сильно горе подкосило его внутренние силы. И насколько толще стал его ледяной панцирь. На осунувшемся лице, запавшие глаза и совершенно чужой взгляд.
Проклятая дрожь и сдавленное горло не давали ей шевельнуться первой, и тогда Адам подошел к ней сам. … До этого момента Ева даже близко себе не представляла, как взволнует её эта встреча, как заденет её его новый пустой взгляд. … И то, как сильно она соскучилась за тем … только ей знакомым Адамом, любящим отцом их сына.
— Какого чёрта ты здесь?! — процедил он с гневом, словно она была ему ненавистна до глубины души.
— Только вчера узнала. Поэтому пришла поддержать, — дрогнувшим голосом выдавила Ева без всякого приветствия, всё всматриваясь и всматриваясь в его лицо.
Брови Адама издевательски изогнулись в немом вопросе.
— А ещё нам очень нужно поговорить Адам.
— Значит, ты пришла меня поддержать? … По-идиотски мило, — криво усмехнулся он, будто бы улыбаясь превозмогая боль. — Это лучшая контрмера против меня на сегодняшний день, чтобы уже добить меня окончательно.
— В смысле? … Ты не понял. Я не твой враг Адам. Я всё ещё часть твоей семьи и хочу, чтобы ты знал, что ты не один! — возразила она со всей искренностью.
И тут Адам выругался, едва слышно, себе под нос, но очень грубо, чего раньше никогда с ним не случалось несмотря на всю его жесткую натуру. От неожиданности Ева даже прикрыла ладонью свою отвисшую челюсть.
— Что я не один??!! — прорычал он. — Да ты наверное издеваешься! — его тон привлёк внимание окружающих. — Сейчас мне уже насрать на твоё участие
— Хорошо, если ты так этого хочешь, я уйду, — закусив дрожащую губу, Ева повернулась к нему спиной, но Адам схватил её за локоть, дёрнув на себя.
— Это теперь я ненавижу тебя, — прошептал он с жаром. — И за то что ушла, и за то, что вернулась. … Мой адвокат считает, что есть некая выгода в твоём присутствии. Твоё появление отвлечёт репортёров. Поэтому ты останешься до конца заседания. Затем мы вместе спустимся к машине мимо орущих осаждающих меня папарацци, после чего я высажу тебя через два квартала. Но это я решу, когда ты уйдёшь, а не ты! Ясно тебе?!
Ева молча кивнула. Она всё ещё чувствовала, когда спор с ним совершенно не имеет смысла. В эту самую минуту перерыв закончился и их пригласили в зал суда, куда она вошла уже вместе с Адамом, сев как и положено рядом с ним.
— Посторонние не могут присутствовать на конкретном процессе! – знакомый голос, заставил Еву неприятно передёрнуться. Эрик Холл произнёс это с особой личной претензией. Но Ева даже не посмотрела в его сторону.
— Ваша честь, в четвёртой сноске о закрытых процессах значится, что члены семьи имеют право присутствия, — сразу же заявил адвокат Адама. — Поэтому Ева Пирс, как супруга Адама Пирса имеет все основания здесь находиться.
Судья лениво кивнул головой и процесс продолжился. Заключительные речи адвокатов и обвинения, зачитывание законов, на основании которых судья аргументировал свой вердикт, и наконец само оглашение. Всё это Ева слушала в пол уха, остальное своё внимание она сосредоточила на ощущениях, возникших у неё в присутствии Адама. Он же делал вид, что слева от него находится пустое место. Ей хотелось закричать, встряхнуть его за шиворот, дать пощёчину лишь бы заставить его стать собой, потому что то, что он сейчас из себя представлял — не являлось Адамом Пирсом.
Тот Адам законопатился от неё где-то на глубине своего душевного колодца, из принципа не желая возвращаться к жизни. Ему было плохо, гораздо тяжелее, чем ей, в самую первую минуту его глаза не смогли не сказать ей об этом.
К сожалению Пирс проиграл, «Юнисеф» выиграли процесс разорив Адама на огромную сумму денег. Это был серьёзный удар. Удар после которого можно было не оправиться. Фактически это был крах «Глобал». Но ни один мускул не дрогнул на его лице, когда судья зачитывал приговор. Ева так же не произнесла ни слова, хотя она и сама не понимала жаль ей или ей всё равно, ведь финансовая сторона вопроса сейчас её волновала меньше всего.
Репортёров и просто зевак, желающих быть в гуще событий, собрались сотни. Журналисты наперебой выкрикивали свои вопросы, пытаясь сунуть свой микрофон прямо в лицо. Охране Пирса даже пришлось расталкивать людей, когда Адам и Ева спускались по лестнице к машине. Он обнял её одной рукой, но к своему огромному сожалению Ева прекрасно осознавала, что с его стороны это всего лишь обычная игра на публику. Потому что холоднее этой ладони она ещё ничего не ощущала. Пока они шли, он оставался невозмутимым, эдакий высокомерный несокрушимый властелин города, у которого за просто так не выпросишь даже ухмылки, а его улыбок по-прежнему боялись.