Целиком и полностью
Шрифт:
На ночном столике я увидела старую статуэтку – бронзового сфинкса с расправленными крыльями. Я подняла ее – она оказалась тяжелее, чем я ожидала, а к основанию был приклеен кусок изумрудно-зеленого фетра. Прочитав надпись, я поняла, что это приз.
Кубок Лукреция, вручается Дугласу Хармону в знак уважения и величайшего восхищения его талантами, продемонстрированными им при написании сочинения о природе человеческого сознания. Классическое общество Пенсильванского университета. Июнь 1930 года.
Это
Поставив приз обратно на столик, я сняла покрывало с кровати, стянула грязные носки, скользнула под белоснежное одеяло и прижалась щекой к прохладной подушке. Теперь я понимала, почему запах прачечной так успокаивает: еще не все потеряно, если кто-то до сих пор утруждается стирать постельное белье.
Я поспала, а проснувшись, потянулась, как кошка. В доме стояла тишина. Я прошла в гостиную и опустилась на колени возле дивана.
– Миссис Хармон?
Не знаю, почему я повторяла ее имя. Едва дотронувшись до ее руки, я поняла, что она мертва.
Раньше я никогда не видела мертвых – ну, вы понимаете, о чем я. Странное ощущение потекло по пальцам, которыми я касалась ее, распространилось по руке, а затем и по всему телу. Несмотря на то что я стояла на коленях, мне показалось, будто земля уходит у меня из-под ног.
Я встряхнулась и встала. Белый кот, свернувшись калачиком, лежал на табурете с подушкой у камина с таким видом, как будто ничего не случилось. Он поднял голову и посмотрел на меня, а потом закрыл глаза и потер лапой мордочку, словно говоря: «Что еще?»
Никаких больше особых консервов для тебя, вот что. Я вернулась к дивану и натянула шерстяной плед до подбородка миссис Хармон, будто пытаясь согреть ее. На глаза мне снова попалась корзина для вязания. Я взяла пару клубков и набор деревянных спиц и положила их в свой рюкзак.
– Спасибо, миссис Хармон, – прошептала я.
Потом я побродила по комнатам тихого уютного дома, разглядывая старые фотографии и проводя пальцами по всяким рукодельным вещам – по вязаным салфеткам на обеденном столе, по кардигану с перламутровыми пуговицами, висевшему на спинке стула так, будто он покоился на чьих-то плечах; по вышивке с пословицей «Веселое сердце исцеляет как лекарство» над выключателем в спальне хозяйки, – но все это как бы текло мимо моего сознания. Я вернулась в Гостевуюк Омнату и легла в кровать, не зная, чем еще мне заняться. Я не могла оставить старушку просто так, но не знала, кому звонить, а если бы и знала, то не смогла бы объяснить, почему я нахожусь здесь. Кто-нибудь обязательно решил бы, что я сделала что-то плохое.
Я решила немного поспать, сделав вид, что ничего не случилось. Я не знала, что мне еще делать.
Никакого
Из другой части дома донесся какой-то шум, разбудивший меня во второй раз. Должно быть, уже настал вечер. Я села в кровати, напрягла слух и через несколько секунд снова услышала шум. В доме кто-то был – кто-то живой.
Я открыла дверь, и из коридора поплыл кисловатый запах того, что нельзя ни с чем спутать. Я почуяла и запах крови, но он казался незнакомым. Может, кровь мертвых пахнет не так, как кровь живых, да и на вкус иная?
В темной гостиной у дивана я разглядела очертания человека, вставшего на колени. Это был старик, которого я заметила, когда ехала в автобусе. Я увидела его порезанное ухо. Он погрузил лицо в живот миссис Хармон – на полу валялись обрывки ее блузки, – и ее рука опустилась ему на спину, жесткая как доска, но он не обращал на это внимания, зарываясь носом все дальше. Голова у миссис Хармон отсутствовала, но на ручке дивана лежали густые седые локоны.
Я открыла рот, но не издала ни звука. Как я могла кричать при виде того, что было мне настолько знакомо?
Если он и догадался, что я здесь, то не подал вида, даже не дернулся. Лица его я не видела, но знала, что в нем нет ни капли сожаления. Он чавкал, хлюпал, глотал – размеренно, даже методично. «Именно так я выгляжу, когда делаю это? Я тоже издаю такие ужасные звуки?»
Покончив с животом, он откинулся и схватил длинные лиловые пальцы старушки. Послышался хруст. Потом он передвинулся немного к концу дивана, не вставая с колен, и принялся пожирать ноги. Мне хотелось отвернуться, но я не отворачивалась.
Закончив, он покачался взад-вперед на пятках и так мощно рыгнул, что звук этот точно можно было измерить по шкале Рихтера.
– Пардон, – пробормотал он, вытаскивая грязный желтоватый платок из заднего кармана и вытирая рот.
– Не волнуйся, – сказал он, засунув платок обратно в карман. – Я никогда не ем их живьем.
В это мгновение он обернулся и посмотрел на меня. Он знал, где я нахожусь.
Он пошарил вокруг себя, собирая остатки ее одежды и засовывая их в один из мешков, в котором мы принесли покупки. Ее кожаные туфли аккуратно стояли там, где раньше были ее ноги, словно ожидая очередного выхода в свет, который никогда не состоится. Мужчина смерил меня оценивающим взглядом, потом вытянул руки и спрятал туфли под свисающее покрывало с цветочками.
Когда я наконец заговорила, мой голос показался мне чужим:
– Я думала, что я одна такая.
Он пожал плечами:
– Все так думают.
Вытянув что-то из-под смятого пледа, он позвенел находкой. Это была связка украшений миссис Хармон – кольца, которые она носила на пальцах, и медальон с кремово-розовой эмалью с ее шеи. Сжав их в грязной ладони, он под хруст суставов поднялся и уселся в кресле возле дивана. Засунул было руку в карман рубахи, но передумал.
– На вот, – сказал незнакомец.