Целитель – 5
Шрифт:
Гоша фыркнул, и захлопнул дверь.
– Ладно, мон шер, – согласился Зенков, – подышим свежим воздухом. М-м… Потом переход до Брянска, а оттуда – до Калуги. Можно и сразу в Москву, но в дороге устанем. Ни поесть, ни умыться. Лучше с утра выехать, и… куда-нибудь в столицу.
– На массовое поле можно, – прикинул я, – в парке Горького.
– Так ты согласен?
Мне удалось найти вариант «и нашим, и вашим».
– В принципе, да, но… Чего-то не хватает. Одной идеологической нагрузки маловато будет. Надо
Тут из гаража донесся громкий говор, смех, и двери распахнулись. Улыбчивый Гоша с жирным мазком мазута на щеке объявил:
– У нас гости!
В двери спиной просеменила Тимоша, и стало ясно, что она помогает затаскивать санки. Нет, не детские… Розовая с холода Альбина затолкала в мастерскую креслице с приделанными обрезками лыж. На санках, укутанный теплым одеялом, восседал робкий старичок, улыбаясь смущенно и неуверенно.
– Ой, здрасте! – зазвенела Ефимова. – А это мой дед Егор! Мы катались, хотели уже домой идти, а потом смотрим – у вас тут свет везде!
– Сейчас мы вам чайку горяченького! – подмигнул Ромуальдыч.
– Чаек – это хорошо! – покивал дед Егор. – Да, Альбинка?
– Ой, конечно! Не замерз, деда?
– Да ну!
Я смотрел на старика в самодельном инвалидном кресле, и было мне тяжко. Так со мной всегда, стоит только услышать «эхо прошедшей войны», увидеть ее страшный послед.
Дед Альбины летал на «Яках» и «Ла-5», бил фрицев, дошел до самого Кёнигсберга, пока пулеметная очередь не прошила истребитель, перебив обе ноги. С тех самых пор Егор Пименович – калека. Если бы не внучка, вообще из дома не показывался.
И вовсе не жалость меня доставала, хотя и она тоже. Просто жило где-то внутри паршивое чувство… не возращенного долга, что ли?
Я усмехнулся, глядя в темное окно, выложенное по краям кружевными веточками инея. Такая вот славная традиция у попаданцев в «застойные семидесятые» – думать о тех, кто лил кровь в грозные сороковые. Нас спасли, а сами…
И причина тут вовсе не в том, что «гости из будущего» морально устойчивы и по-особому совестливы. Всё куда проще.
Это к 2018-му фронтовиков почти не останется в живых, а сейчас герои войны – кругом, их много, они в самом расцвете сил. Трудятся, учат, ищут. Или маются всю свою жизнь, как дед Егор.
– Осторожненько… – добродушно проворчал Вайткус. – Кружка горячая.
– Да я в варежках, нормально…
– Ой, «Лимонные»? Мои любимые!
Я старательно улыбался Альбинке, а сам думал, мыслью нащупывал верный ход, верное решение. Во мне до сих пор жило ощущение внутренней свободы, испытанное мною в лыжном походе. После я не раз спрашивал себя, а правильно ли поступаю, отказываясь помогать членам Политбюро. Как же тогда «перестройка» – в экономике, в партии, в военной доктрине, в обществе? А никак! По фигу все эти «великие перемены»!
Инфу я слил?
Так, может, хватит суфлировать? Хватит витать в высших сферах? Пора, как Канторович, спуститься в подлунно-земноводный мир – и заняться делом. Подпихивать прогресс в микроэлектронике или вот – помогать незаметным героям.
«Тут даже придумывать ничего не надо, – подумал я, – альтернативщики всё придумали до нас…»
Кто-то из авторов, помню, задумал поисковые отряды организовать, вести «раскопки по войне», а кто-то техоснастку в ФРГ «закупал», чтобы современные протезы клепать…
Я замер.
– Ну, ты и балбе-ес…
– Это ты кому? – подозрительно сощурился Изя.
– Это я себе.
Продолжая бурчать, протер мокрой тряпкой обычную школьную доску, и мелом набросал чертежик модульного протеза с торсионными соединениями. Карбоновая стопа с вертикальным амортизатором… Приемная гильза из литьевых смол с силиконовым чехлом… Коленный модуль с регулировкой фазы переноса и – обязательно – с поворотным устройством для разворота голени… Ну, чтобы инвалид мог сесть в машину или просто положить ногу на ногу.
– Миш, чай будешь? – Ромуальдыч качнул кружкой с черными крапками отбитой эмали.
– Будешь… – затянул я, выводя мелом пневмодемпфер.
– Ого… – Вайткус слегка нахмурился, оглядывая эскиз, но вскоре лицо его прояснилось. – Етто счастье… для Егора Пименыча?
– Счастье для всех – и даром! – отговорился я.
Глава 3
Среда, 11 февраля. Утро
Первомайский район, Грушевский совхоз.
– Ось ци трубы, хлопцы та девчата, – пышная круглолицая тетя-агроном провела наш класс под стеклянные своды, и полной рукой окинула фронт работ. – Зчищайте ржавчину до металла, а мы пофарбуемо серебрином. «Лепестки» не забудьте!
Дождавшись, пока крупногабаритная тетя отойдет подальше, Изя передразнил ее:
– «Зчищайте, хлопци та девчата!» Ага… Отсюда – и до обеда!
– Ой, Изя, вечно ты… – вступилась Альбина за агрономиню, но без особого энтузиазма.
Зенков мрачно покачал головой.
– Боюсь, мон шер, что до ужина.
Я оглядел теплицу – грядки, стойки, трубы сходились в точке перспективы. И перспектива казалась невеселой.
– Ось що, ребята та девчата, – моя рука подняла металлическую щетку, как факел. – Делим трубы на участки! Каждому – от стойки до стойки. Если по-хорошему, управимся до одиннадцати. Ну, до полдвенадцатого!
Все загомонили вразнобой, разбредаясь:
– Чур, это мой!
– Хитренький какой! Тут ржавчины почти нет.
– Ага, нет!