Целитель
Шрифт:
А куда идти?
В голове мысли ворочаются, про то, что люди возле водоёмов селятся. Только вот, где они, эти водоёмы? Не слышу я ни морского прибоя, ни грохота водопадов… Ладно уж. Что-то захандрил я. Собираться не надо, разве что…
Посмотрел на труп бородача, точнее, на плащ. Понятно, что с арсеналом из ручки и смартфона я долго не протяну в диком лесу. Ну а если лес окажется не таким уж диким? Что, если я к концу дня уже выйду к какому-нибудь «Макдонльдсу», расплачусь этими самыми карточками и буду посмеиваться над собственной мнительностью?
Хорошо бы.
Плащ я с покойника всё-таки снял. И куртку с ремнём тоже. Кстати, и правильно
– Спасибо тебе, хоть так помог, – сказал я, стоя над покойником. – Я буду помнить твоё добро, и не держи на меня зла, если что не так.
Вещи надевать не стал, сделал подобие шинельной скатки, как в фильмах про великую отечественную войну, стянул ремнём. Пока скатывал, удивился, что на куртке и плаще нет ни «молний», ни «кнопок», даже ни одной заклёпки, всё застёгивается на пуговицы, вроде бы из рога вырезанные или из кости.
Где вставало солнце, я не видел, но, если верить часам, сейчас около полудня. Или полночь… Судя по тому, что проваливался я часа в два по полудни, а здесь оказался перед рассветом, разница часов четырнадцать… В общем, нечего умничать, не знаю я, который сейчас час и куда идти. Вроде бы речки текут в низинах, вот туда, где ниже, и пойду. Лишь бы не очень сильно ободраться об кустарник.
К полянке я вышел где-то через час блужданий.
Как оказалось, спускаться было не самой лучшей идеей – без всякой тропы, продираясь через кустарник я шёл всё ниже и ниже, пока не оказался… В овраге, заросшем всё теми же шипастыми кустами. Отступать было некуда, поэтому я продолжил проламываться вдоль оврага. Примерно вечность спустя (хотя по часам прошло полчаса), я наконец-то выбрался к месту, где склон был не таким крутым. Ругаясь и хватаясь за ветки, удалось взобраться наверх, расцарапался в кровь, судя по горевшему лицу, в зеркало лучше пока не смотреться.
Дальше было не легче, но хотя бы дорога оказалась ровнее. Брёл так же без тропы и, когда вывалился из зарослей на полянку, даже сначала обрадовался. Только потом дошло, что запах мертвечины шёл именно отсюда.
Сначала я решил, что сделал круг и заблудился, расстроился, что потратил столько сил впустую, а когда понял, что ошибся, то стало уже не до радости…
Блевал я долго, хоть старался и не смотреть на пронзённые обломками молодых деревцев восемь тел. Перед тем как развесить людей, их, похоже, пытали: у многих были вырваны из тела целые куски плоти, из распоротого живота одного вывалились кишки, над ними с гулом вились мухи, у другого не хватало ноги. Долго гадать о том, кто мог сотворить подобное, не пришлось – в нескольких местах поляны я заметил знакомые кучки пепла. Погода стоит безветренная, вот и не успело раздуть. Видимо, и этих людей убили клыкастые.
Долго задерживаться на поляне я не стал. Мародёрствовать тоже, да и нечего здесь было брать – всех убитых перед казнью раздели догола, а куда дели вещи – непонятно.
Взглянув на солнце, которое, казалось, только-только подбиралось к зениту, я поспешил прочь. Если здесь орудует банда маньяков, лучше постараюсь оказаться от них подальше, пока не наступила
Шёл я весь день, но так и не вышел к реке. Подумал, что и казнённые люди, и бородач на чём-то сюда добрались, а потом как-то дошли до поляны и до круга с рунами, значит, должна быть тропинка, однако надежды оказались тщетны. То ли я плохо искал, то ли тропинка оказалась такой незаметной, но у меня создалось впечатление, что люди явились сюда прямо по воздуху.
Всё, что удалось найти, к концу дня – небольшой ручеёк. Я с удовольствием напился, умылся и очень пожалел, что нет с собой никакой посудины набрать воды впрок. Солнце уже начало клониться к закату, а идти в темноте по незнакомому лесу, наполненному тварями, совсем не хотелось. Поразмыслив над тем, что лучше: найти какую-нибудь нору и забиться в неё или забраться и переждать ночь на дереве? Выбрал дерево, во-первых, не факт, что нора найдётся, во-вторых, кто сказал, что она не будет занята, и, наконец, я просто уже видел, что случилось с теми, кто ночевал на земле.
Вздохнув, я поплёлся, к раскидистому дереву, росшему совсем недалеко от ручья, и даже залез на него, почти не ободравшись.
***
Ночь прошла ужасно. На дерево-то я залез и даже примотал себя ремнём к соседней ветке, только вот не учёл тот факт, что конечности от долгого сидения на не слишком широком суку заекают и начинают болеть.
К тому времени, когда стемнело, я окончательно осознал, что поспать не получится – ремень впился в рёбра, ягодицы, такое ощущение, что промялись вместе с костями таза и частью поясницы, которая ныла, при каждом движении, да ещё и ссадины начали чесаться немилосердно. Ко всему прочему, с исчезновением солнца довольно сильно похолодало. Пришлось разматывать скатку. Натянул куртку прямо поверх пиджака, а сверху – плащ. Так-то получше будет. Комфортнее, конечно, не стало, но хоть зубами не стучать. Повозился немного, тщетно пытаясь устроиться поудобнее, кое-как привалился к стволу и прикрыл глаза, понимая, что так и просижу, без сна и покоя.
Очнулся от криков.
Вскинулся и тут же чуть не свалился с ветки. Хорошо, хоть привязаться догадался. Поболтал ногами, подтянулся. Фух! Не свалился. Молодец, всё-таки, что ремнём к ветке привязался.
Что происходит?
Орали где-то в чаще, как раз с той стороны, откуда я пришёл. Крик не человеческий, скорее уж животный, полный ужаса и боли. Прислушался. Тишина. Только ручеёк журчит внизу.
Уже почти успокоился и тут снова заорали, уже ближе. Попробовал оглядеться, луна, кстати, ярко светит. От деревьев, конечно, тень густая, но на прогалинах светло. А крики всё ближе… И ветки трещат, как будто ломится кто-то здоровенный сквозь заросли. Я даже дыхание затаил, прислушиваясь.
Затрещало совсем близко, на прогалину выскочил, а скорее уж, вывалился олень или лось… В темноте плохо видно. Кто-то огромный и с рогами вывалился, а за ним…
– Ой, мама, – прошептал я, чувствуя, как пальцы изо всех сил стиснули ветку. – Ой, мамочка…
Их было четверо – сутулые, худые и очень быстрые. С раненным оленем они как будто играли, подскакивая и вырывая целые куски мяса. Олень крутился на месте, пытался отбиться рогами, но клыкачей это нисколько не смущало, каждый успевал отхватить по куску. Причём мясо тут же выплёвывалось. Скоро ноги оленя подломились и он, с жалобным блеянием, завалился на бок. Одна из тварей тут же впилась в шею и, порыкивая и чавкая, принялась пить кровь, остальные приникли к ранам. Они не ели мясо, только пили кровь!