Целитель

Кессель Жозеф

— Нет-нет… Не уходите! — кричал Гиммлер. — Выслушайте, выслушайте же меня!

Керстен хлопнул дверью.

Выйдя от Гиммлера, он встретил Брандта и поделился с ним своей бедой и яростью. Но Брандт, которому доктор верил безоговорочно, подтвердил, что Гиммлер говорил правду и что он был не в силах ослушаться своего хозяина.

— Не забывайте, — сказал Брандт, — что Венцель участвовал в заговоре и покушении на жизнь Гитлера или, по крайней мере, Гитлер так считал. Так что речь шла об утолении личной жажды мести. Здесь ни воля Гиммлера, ни его власть не имеют никакого значения.

Керстен

замолчал.

— Чего уж там, — грустно улыбнулся Брандт, — вы достаточно хорошо знаете, как обстоят дела в нашем маленьком кружке, чтобы понимать ситуацию.

— Да… Пожалуй… — медленно произнес Керстен.

Гнев ушел. Осталась только глубокая печаль. Но мало-помалу из глубины этой печали вдруг начала подниматься странная надежда. Керстен вспомнил расстроенное, умоляющее, плачущее, исполненное стыда лицо Гиммлера, который понял, что совершил ошибку, что запятнал честь немецкого руководителя. Этой слабостью надо было воспользоваться, причем немедленно. Смерть одного человека послужит спасению десяти тысяч других.

— Спасибо, — сказал Керстен Брандту.

Он вернулся к Гиммлеру и произнес очень спокойным тоном:

— Вы можете доказать мне прямо сейчас, что, позволив казнить моего друга, вы нарушили данное мне слово против своей воли. Я поверю, что личное вмешательство Гитлера могло помешать вам вести себя как человек чести, только при одном условии: если там, где вы сам себе хозяин, вы сдержите свое обещание.

— Все что хотите, все что угодно! Я клянусь вам! — вскричал Гиммлер.

Итак, 8 декабря 1944 года Керстен получил от рейхсфюрера официальное обязательство: для начала собрать всех скандинавских заключенных в один лагерь и разрешить въезд в Германию ста пятидесяти автобусам для их перевозки.

Также освободить три тысячи женщин (голландок, француженок, бельгиек и полек), заключенных в лагере Равенсбрюк, как только шведское правительство будет готово их принять.

И, наконец, немедленно освободить пятьдесят норвежских студентов и пятьдесят датских полицейских, содержащихся в концлагерях.

Но и на этом Керстен не остановился. Продолжая играть на душевном состоянии рейхсфюрера в этот памятный день, он сказал:

— Еще есть проблема со шведским продовольствием, его надо бы отправить на территории, которые вы занимаете в Голландии.

— Я бы предпочел, чтобы все голландцы, которые еще в нашей власти, подохли с голоду, — проворчал Гиммлер.

Но, встретив взгляд Керстена, он торопливо добавил:

— Но раз уж вы наполовину голландец — хорошо, хорошо, я согласен!

Даже и этого доктору было недостаточно. Он заговорил о проблеме евреев и о той возмутительной торговле, которой занимались в Швейцарии офицеры СС, гордости рейхсфюрера, элитных войск, столь дорогих его сердцу. Постыдная новость только добавила огорчения и так угнетенному Гиммлеру.

— Отдайте мне двадцать тысяч евреев, Швейцария хочет их принять, — сказал Керстен.

— Даже и не думайте! — с ужасом вскричал Гиммлер. — Гитлер меня повесит на месте.

— Гитлер ничего не узнает. У вас достаточно власти над своими службами, чтобы это осталось в тайне. Ведь на этот раз, — Керстен посмотрел прямо в глаза Гиммлеру, — речь идет не о Венцеле.

—

Хорошо, хорошо, — простонал Гиммлер. — Все, что я могу согласовать, — это две тысячи евреев, максимум три. Я вас умоляю, не просите большего.

Он потрогал живот и жалобно сказал:

— Мне так плохо.

Керстен взялся за лечение.

10

В Шварцвальде доктор пробыл недолго. Через несколько дней он предупредил Гиммлера, что собирается вернуться в Швецию 22 декабря. Этот поспешный отъезд он объяснил тем, что обещал провести Рождество со своей семьей. Но на самом деле он хотел согласовать с Гюнтером те шаги, которые позволят превратить обещания Гиммлера в конкретные действия. Керстен знал, что для этого потребуются долгие и сложные переговоры. Он ожидал скрытого сопротивления гестапо и бюрократических проволочек в официальных органах. Счет шел на дни — каждый день рейхсфюрер мог резко передумать и все отменить. Ехать надо было быстро.

Гиммлер не только не высказал никакого неудовольствия по поводу его срочного отъезда, но даже щедро наделял его знаками своей признательности и уважения:

— Все, что я прошу, — это чтобы вы звонили мне как можно чаще. У вас остается приоритетное право на связь.

Доктор уехал паковать чемоданы в Хартцвальде. Там он получил письмо, которое ему пришлось перечитать еще раз, чтобы поверить своим глазам. В залог своей самой искренней дружбы рейхсфюрер даровал свободу тем трем шведам, которых когда-то приговорили за шпионаж к смертной казни, но благодаря Керстену заменили ее пожизненным заключением.

«Дорогой господин Керстен, это мой маленький подарок на Рождество, — писал Гиммлер. — Возьмите их с собой в самолет».

Двадцать второго декабря Керстен улетел в Стокгольм, увозя с собой «подарок», который мало кому удавалось когда-либо получить.

11

Едва сойдя с самолета и даже не заехав в свою стокгольмскую квартиру, Керстен поехал к Гюнтеру, чтобы отчитаться. Доктор рассказал, что Гиммлер просил сообщить шведскому правительству, что ему разрешается вступить в контакт с гестапо, чтобы собрать всех скандинавских заключенных в один лагерь, далее им предоставляется полная свобода в том, что касается перевозки. Рейхсфюрер уже отдал приказ своим службам оказывать представителям Швеции полное содействие в исполнении их миссии. Эти новости обрадовали Гюнтера.

— Вы сделали невероятно много, — сказал он Керстену. — Я расскажу об этом на ближайшем заседании совета министров, и их реакция на новости, которые вы привезли, можете не сомневаться, будет в высшей степени положительной. Страна не пожалеет ни сил, ни денег, чтобы помочь заключенным концлагерей. Мы с вами увидимся сразу после Нового года.

В северных странах зимние праздники уютны и поэтичны — как волшебство из детства. Керстен наслаждался ими в кругу семьи. Он был счастлив принять у себя дома в эти полные тихой радости вечера своего старого друга Кивимяки и его жену, которым в результате сложных дипломатических маневров удалось все-таки выбраться из Германии.