Целители. Начало пути
Шрифт:
Вышла из душа. Щёлкнула пальцами. Плевать, если заклинание сработает как-то не так, и она останется лысой. На удивление, получилось. Волосы и тело высохли... Быстро оделась в привычную одежду, заплела косу. И пошла к Илевею.
***
– Мне нужен фрилл. Бутылка,- заявила ему с порога. Даже не поздоровалась.
Домовой мигом оказался рядом. Заглянул в глаза:
– Оно бы может и можно было бы, ласточка, да только как же? После такого ранения-то?..
Нел не удивило, что он знает. И не смутило. Она тем же деревянным голосом сказала:
–
Илеевей ласково улыбнулся:
– Дальше не выйдет, ласточка! Защита! Как раз для таких вот случаев. У нас, знаешь ли, разные студенты бывали. Особенно, раньше... Да и в последнее время тоже... И правда, магия нашего мира просыпается, ласточка. Слава богам!
Нел не дала заговорить себе зубы. Рыкнула:
– Фрилл, Илевеей! Иначе сама пойду искать чего-нибудь. Эдакого...
Илеевей ловко подхватил её под руку и усадил-таки на диванчик, хоть она и упиралась. Заглянул в глаза просительно:
– Может, всё-таки лучше поплакать, рыбонька?
Нел потерянно посмотрела на него:
– Не получается!..
Домовой аж руками всплеснул:
– Экая невидаль, милая! Раз борешься, значит, справимся. Ты борись, борись! А я сейчас чайку тебе успокоительного... Расслабишься чуток, они и пробьются слёзы-то. И все дела! Ни риска для разумных. Ни тебе вреда никакого... Дал бы я тебе фрилл, как не дать бы! И проследил бы потом... Но с сотрясением же, милая, нельзя. Справимся мы. Справимся! Вот поплачешь чуток и будешь огурцом.
Домовой убалтывал её и сновал по своей каморке. Споро готовил тот самый чай. Налил здоровенную кружку. Вручил ей:
– Пей, милая!
Непонятно, что там было в том "чае", да только срубило Нел с него почти так же, как с гномьего самогона. И, да. Слёзы пробились на половине кружки. Допивала "чай" она уже тонко поскуливая. А потом и вовсе завыла. И поплакала вовсе не чуток, а хорошо так плакала. До той степени, что стала напоминать не огурец вовсе, а самый настоящий помидор. Красный, распухший, глянцевый.
Несчастный такой, потерянный помидор. Который и на белый свет смотреть-то не мог. Не потому, что глаза резало от слёз, а потому, что гадко было от мира этого. И от самой себя...
Илеевей молчал больше, не выпытывал ничего. Только что поддакивал иногда, да потчевал её всеми этими "ласточками", "рыбоньками", "кисоньками". Аугусто, хмурый, молчаливый и снова седой молча притулился сбоку от хозяйки. Снова он опростоволосился. Не уберёг. Во всех смыслах... Нужно было за помощью бежать, а не подпитывать её... Боялся он!.. Так боялся, что не вытянет она! Потому и подпитывал, пока сам не свалился там же. Элвин нашёл и выхаживал...
В какой-то момент, Илеевей насторожился. Тронул Нел за руку:
– Ищут тебя, рыбонька. Ты же с занятий ушла. И только после ранения. Вот и волнуются. И ищут...
Понятно было обоим, кто этот "Ищут". Нел сверкнула зелёным глазом. Прошипела почти:
– Спрячь
Домовой обнял Киру. Зашептал:
– Всё, всё! Спрятал. Никто не найдёт. Никто! Никакой "Ищут" не придёт сюда... А ты тоже... Того... Держись! Держись, Нел! Нельзя тебе проклятия сейчас. Дурная ты... Нажелаешь этому дурню и сама потом платить станешь, не только он... Да, и не снимет никто проклятие твоё, милая. Не только потому, что магия вразнос. А и потому, что странная ты. И резерв твой странный... Такие, как ты, только раньше и рождались...
Нел отвлеклась от своих страданий. Всхлипнула:
– Знала я! Были, значит?
– Ох и были, милая... Редко, но бывали... Лютые ведьмы были! Сильные, как дормерцы. Свободные и коварные, как эльфы. Умные и хитрые, как ведающие, которые готовы идти до конца... Но справедливые, потому и беды не делали. Хранили мир, как и должны...
Посмотрел домовой на заплаканную девушку, улыбнулся ласково:
– А, пойдём-ка, лебёдушка моя, покажу убежище для тебя. Раз уж просыпаешься ты... Да, не бойся. Никто не увидит нас.
Собрались и пошли они... К их с Ильгой комнате. Только повернули чуть в сторону. Ткнулись в старинную массивную дверь без замка. Без ручки даже.
– Руку приложи-то,- приказал Илевей.
Нел положила руку. Дверь скрипнула недовольно и открылась.
Илевей расплылся в улыбке:
– Признала, значит!.. Ну, пойдём, в башню-то!
Они, и правда, поднялись в башню. Ту самую, что была почему-то пустой и не использовалась. Студенты думали, что она ветхая или ещё что. Чего бы иначе стояла заколоченная и с окнами пыльными? А оно вот как... Хозяйку ждала...
Илевей хлопнул в ладоши и вся пыль пропала. Большая комната, разделённая на зоны. Уютно. И полки с книгами!.. Только окна тусклые, пыльные. Домовой усмехнулся:
– Это я не в силах, милая. Она сама, башня-то... И ты не лезь мыть. Не поможет. Она сама, когда готова будет... Признала же...
И добавил:
– Ильгу предупреди, что появилось у тебя место для одиночества. Нужно оно такой, как ты. Чтобы не мешали думать и чувствовать... И привести сюда ты никого не сможешь...
А и хорошо, что не сможет! Устала она... Понимала теперь, почему у Гарды была башня, куда мало кому ход был. Нужно оно. Уединение...
– Ложись и спи, милая. Еду я тебе доставлю. До завтра будь тут. И потом прячься, как понадобится. Элвина и Ильгу я предупрежу...
Нел спала и не знала... Ничего не знала и не помнила... Как можно помнить что-то после такого... Любви он выдумал учить её, развратник! Как можно научить любви? Или есть она, или нету... А все эти телодвижения... Зачем они, если сердце молчит?..
Ей точно не нужны такие. И любовницей высокородного декана ей быть тоже не с руки. Пустой он. Одинокий. И одиночество своё хранит, как зеницу ока. Пусть хранит...