Целительная сила любви
Шрифт:
На несколько секунд Александру стало страшно, он испугался, что больше никогда Ольга не встанет с этой постели, не увидит он ее взгляда, не услышит смешливых речей. Вспомнил он и последнюю встречу, когда своим резким, неуместным словом и дерзким поцелуем вспугнул ту легкую ноту доверительности, что стала появляться в их общении. Александр беспощадно корил себя, ведь, возможно, именно его резкость и толкнула ее в объятия того ночного визитера! Что он вообще знает об этой хрупкой беззащитной женщине?
Отгоняя минутную слабость, Александр решил действовать. С собой у него всегда имелось все необходимое для медика. Вооружившись трубкой, он хотел прослушать легкие
Оставшись с Ольгой наедине, Александр отодвинул одеяло. Увидев длинную тонкую рубашку на ней, рассердился пуще прежнего, потому что не представлял, как можно это снять с нее… Затем взял себя в руки и, немного помедлив, снова кликнул Авдотью.
Девушка вернулась, но выглядела перепуганной. Она не понимала странного поведения нового барина, который вызвался лечить, и думала уже, что не стоило отпускать сельского священника. Бедная девушка, привыкшая видеть Ольгу, занимающейся целительством, всегда невозмутимой, не представляла, что, кроме возможной смерти барышни, могло привести новоявленного лекаря в такое состояние.
Сдерживая слезы, Авдотья все-таки помогла Алексу снять с Ольги рубашку. При этом она заметила, что Метелин все-таки старается как можно меньше прикасаться к мокрому разгоряченному телу больной. Авдотье показалось, что это от страха и брезгливости, хотя этих чувств не могло быть у человека, врачевавшего людей. От своих мыслей Авдотья так расстроилась, настолько жаль ей стало молоденькой барышни, что, не справившись с собой, она зарыдала, закрывая лицо рукавом, и выбежала из покоев.
Чертыхнувшись, Алекс принялся дюйм за дюймом прослушивать грудь Ольги, ловя сквозь сбивающееся дыхание хрипы. Картина постепенно становилась ему понятной, и он прикидывал, как можно объяснить, какие лекарства понадобятся ему из лавки. Сам он твердо решил не отходить от больной ни на минуту.
Болезнь, несомненно, заразная, но раз что-то позволило Ольге исцелить детей, значит, надежда оставалась. Правда, он так и не понял толком, чем именно матушка Ольга Григорьевна опоила крестьянских ребятишек, что они поднялись все-таки. Авдотья говорила о какой-то белой смеси без запаха и вкуса, которую барышня готовила сама, в полном одиночестве. Истопин умер, унеся свои секреты в могилу, Ольга тоже слегла, и неизвестно, что за странное зелье приготовила она для крестьянских детей. Метелин для таких случаев имел с собой удивительный бальзам, действие которого все в высшем свете называли не иначе как чудесным… Сам Алекс никогда не верил в чудеса. Бальзам этот, который он по нескольку бутылок выписывал ежегодно из Багдада, предлагался им для пациентов как иностранное изобретение, и даже он сам придумал для него модное название. Этим бальзамом следовало растирать грудь, спину и ноги больного, а также пить его в виде растворов.
Обнаженное тело Ольги было влажным и очень горячим. Алекс смачивал бальзамом узкую полоску ткани и медленно проводил ею по разгоряченной коже девушки, стараясь думать о чем-нибудь отвлеченном. У Ольги оказалась безупречная бархатистая ровная кожа, которую хотелось целовать и гладить. Сквозь омут и безумных для данного момента мыслей Алекс отмечал отсутствие сыпи и примерный характер жара. Судорог и лихорадки не было, что несколько обнадеживало.
Растирая ступни Ольги Григорьевны, Метелин опустился на колени и мысленно молил ее простить глупую выходку с поцелуем, и дерзкие речи, и нелепые подозрения. Именно здесь, у ног Ольги, он вдруг понял, что не видит и не представляет своей жизни
Вливая Ольге в полуоткрытый рот по каплям лекарство, Алекс готов был плакать, готов был отдать свою жизнь за ее мгновенное исцеление и прислушивался к ее дыханию, будто страшась не услышать его.
Застав его в таком состоянии, Авдотья замерла у входа в немом удивлении. А потом вышла, не проронив ни слова.
Ольга лишь ненадолго приходила в себя за последние дни болезни. Действительность вокруг нее была зыбкой и очень горячей. Казалось, что терпеть эту обжигающую боль, дрожь и слабость просто невозможно, поэтому большую часть времени больная проводила в забытьи.
Сквозь помутненное сознание ей как-то померещилось возвращение Александра и его бдение у ее постели. Ольга понимала отстраненно, что такого не может и не должно быть. Спекшимися губами она несколько раз пыталась сказать ему что-то, но видение отступало, и она засыпала снова.
Надо сказать, что бесконечные ее видения «вели» себя весьма вольно, пользуясь тем, что она не могла дать решительного отпора. Иногда, перекрывая ей доступ к живительному воздуху, видение целовало ее висок, часто держало за руку и даже со слезами на глазах признавалось в любви, хотя этого уж точно быть не могло. Ольга подумала, что умирает, раз ее заблуждения приобретают столь откровенно нереальный характер. Порой ей казалось, что она уже умерла, а ее душа блуждает по аду. Потому что на рай ее состояние не тянуло даже в минуты облегчения. Нет, этот жар мог быть только адом! Но целующие твои руки черти, это, согласитесь, серьезное испытание веры! И Ольга поняла, что из небытия пора выбираться.
Первая, кого она увидела, собравшись с силами на каком-то переломе болезненной лихорадки, была Авдотья.
— Дотя, Дотя, ты слышишь меня?
Девушка вздрогнула от неожиданности и с неверящей радостной улыбкой бросилась к барышне.
— Ольга Григорьевна, матушка наша! — Девушка со слезами целовала ей руку. — Говорит, в себя пришла… Говорит!
— Брось же, Дотя! — негодующе оборвала ее Ольга. — Мне же не лучше, может, и смерть моя близка. Верна ли ты мне? Могу я доверять своей подруге?
— Ольга Григорьевна! — Девушка опустилась на колени у постели Ольги и прижала к груди ее руку. — Только прикажите. Сделаю все, что угодно!
— Запоминай, может, я и не скажу тебе этого больше… Только делай все сама! Пусть ни Тюрин, ни Расточный, ни новый барин, ни даже Дуня не знают о твоих делах… Найди в аптекарской лавке Марусю, дочь кузнеца Емели. Она запасает травы. Попроси для меня той, что я всегда беру из зеленого ларца. Затем… лягушки. В погребе лягушки…
— Ольга Григорьевна? — Девушка в испуге отпрянула.
Слова барышни уже не казались ей внятными. Наверное, нужно звать Метелина. Вдруг Ольге плохо, а этот бред отнимает ее последние силы.
— Стой, Дотя! Не смей млеть, как темные деревенские бабы! — Голос Ольги, как и раньше, звучал уверенно и твердо, поэтому Авдотья уверилась, что барышня не может бредить. — Иди в погреб одна и принеси лягушек. Хотя бы двух, но нужно больше. — Ольга передохнула и набрала в грудь побольше воздуха. — Их кожа мокрая, Дотя. Это не случайно. Акулина их держит там, чтобы не скисало молоко. Ты умная, ты поймешь… Не знаю почему, но они помогают. Только лягушачья кожа сможет меня спасти.