Шрифт:
Глава первая
Извозчичья карета медленно катила из Санкт-Петербурга в сторону Новгородской губернии. Дорога была, как и положено в конце октября, раскисшая от сырости, с большими рытвинами, напоминавшими овраги. Грязь под копытами тройки звучно чавкала, создавая мерный дорожный тон, то ли раздражающий, то ли усыпляющий седоков.
Самый маленький путешественник – трёхлетний Коленька – уже заснул, насмотревшись на пустые поля, с валяющейся соломой, и тёмные хвойные леса, разбавленные кое-где покрасневшими осинками и жёлтыми берёзками.
Двое взрослых – Павел, его отец, и Пётр, его дядя, – не спали,
Пётр, как и маленький племянник, поглядывал в окно, однако осенний пейзаж не трогал его душу ни скукой, ни унынием. Он его почти не замечал и только думал о том, что не хочет видеть мать и не желает вспоминать всё то, что старательно забывал все двадцать лет военной службы. Пётр не любил отчий дом, и это была его тайна. Уже будучи взрослым, он редко навещал мать и ясно сознавал, что та тоже его не особенно рада видеть. Любимцами у неё были два старших сына. Но один недавно умер, а второй – Павел – её страшно разочаровал своим браком на разведённой женщине.
Иногда он смотрел на брата и поражался, как Павел похож на матушку – Елизавету Романовну – такой же светловолосый, кудрявый, с голубыми глазами и прямым, почти римским носом. Но главное сходство было в характерах – оба горячие, взрывные, с властными манерами, не допускающими малейшего возражения.
Сам же Пётр был похож на мать только высокой, статной фигурой. Чёрные волнистые волосы и карие глаза ему передал в наследство отец, как, впрочем, и флегматичный, немного медлительный характер. Когда ему едва исполнилось шесть лет, отец умер, и жизнь Петра стала похожа на ад. Флегматичность и неторопливость мышления сослужили ему плохую службу. Любая неудача, малейший невыученный урок или непослушание вызывали у матушки приступ гнева, от которого приходилось спасаться бегством. Чаще всего он прятался в библиотеке на втором этаже, куда Елизавета Романовна не любила подниматься из-за больного колена. А он закрывался и читал, читал, наслаждаясь одиночеством и тишиной, мечтая поскорее убраться из отчего дома в кавалергардский полк, куда уже был записан юнкером.
Карета подпрыгнула на очередной кочке. С досады выругался извозчик. От тряски проснулся Николенька и осоловело покрутил головой, не понимая спросонья, где он находится. Пётр улыбнулся малышу и достал припасённую для него конфету. Коленька протянул за ней маленькую ручку. Ловко развернув обёртку, он сразу засунул леденец за щёку.
– Балуешь моего сына? – усмехнулся Павел. – Когда своих заведёшь, раз так любишь детей? Иногда смотрю на вашу дружбу с Коленькой и ревную.
– Брось, Паша, просто у меня кроме вас никого нет.
– Вот как? А мать?
– Ты знаешь, какие у нас отношения, – сухо ответил Пётр.
– Ну уж не хуже, чем у нас с матушкой.
– Паша, то, что мать не приняла Надежду Николаевну, говорит о том, что она не равнодушна к тебе.
Павел посмотрел в окно и, заметив, что они проезжают знакомую деревню, как-то потемнел лицом.
– Даже слишком не равнодушна. Лучше бы не лезла в мою жизнь… Сейчас боюсь – не стала бы она выяснять со мной отношения при Николеньке, – поморщился брат.
– Раз
– Надежду Николаевну она всё-таки не пригласила, – задумчиво возразил Павел.
– Ты же знаешь, как старомодна матушка. Женитьба на разведённой женщине её не могла обрадовать.
– Обрадуй ты её! Женись, сделай нормальную партию, а то умрёшь холостым, как Сергей.
– Жениться, чтобы угодить матушке? – усмехнулся Пётр, – ну уж нет, уволь. Да ты знаешь мой характер…
– Ты слишком закрытый, не поймёшь, что у тебя в душе. Может, поэтому тебя и выбрал государь, что при его приступах гнева взгляд на тебя действует на него успокоительно.
– А может, он меня выбрал за мои деловые качества? – уязвлённо спросил Пётр.
– О! Задело? Прости, брат… А вообще, ты со своей флегматичностью рискуешь нарваться на такую, как наша матушка. И ведь не угадаешь в молоденькой дамочке, в какой момент проявятся у неё властные замашки. Думаю, отец тоже не ожидал, что его семейная жизнь превратится в… – Павел замялся, – в сплошной скандал.
– Лучше сказать – в ад, – мрачно подтвердил Пётр. – Поэтому я жениться не собираюсь. Меня и так всё устраивает.
– Смотри, как бы матушка не пронюхала про твою зазнобу. Второго удара она может не перенести, – весело подмигнул Павел.
– Моя зазноба тебя не касается, и матушке о ней рассказывать необязательно.
– Слушай, Пьер, не связывался бы ты с ней… Только такой простодушный и доверчивый человек мог всерьёз увлечься этой дамочкой.
Пётр сердито посмотрел на брата, но ответить не успел, потому что карета наконец вывернула на дорогу к барской усадьбе. Видно, казачок, засланный матушкой, приметил их ещё в деревне, потому что перед домом уже выстроились дворовые, поснимав шапки. Некоторые лица Петру были смутно знакомы, некоторые – нет, но рассматривать было некогда – на крыльцо, тяжело опираясь на палку, вышла хозяйка.
Дворецкий с непроницаемым лицом почтительно отступил, держа дверь открытой. А Елизавета Романовна остановилась в ожидании, когда к ней с обязательным поклоном подойдут сыновья.
– Ну представь мне своего мальчугана, – властно попросила она Павла. – Как тебя зовут?
Как и ожидалось, малыш смутился и спрятался за отца.
– Выходи, Николя, познакомься с бабушкой, – прошептал ему отец по-французски.
– Уже и французский понимает? – удивилась Елизавета Романовна.
– Да, матушка, мы с ним один день на русском, другой на французском говорим, – как-то слишком поспешно объяснил Павел.
Пётр смотрел на вспыльчивого брата и внутренне усмехался – видели бы сейчас своего командира-генерала его подчинённые. В последний раз, когда Пётр встретился с братом в манеже, тот таким пронзительным голосом кричал команды, хлопая бичом по сапогу, что от него шарахались и люди, и лошади. Зато сейчас его голос был тише воды, а голова ниже травы.
Незаметно осмотрев усадьбу, Пётр с приятностью отметил, что у матушки всё было в полном, образцовом порядке: двери не покосились, колонны покрашены. Возле дома смутно желтел песок, покрывший осеннюю грязь. Ещё с детства он помнил, как дворовым доставалось за малейшую нечистоту у крыльца или, не дай Бог, внутри дома. Матушка славилась на всю округу своей любовью к чистоте и порядку, строго спрашивая и с дворовых, и с них, детей. Это было одно из немногих качеств, которые перенял от неё Пётр, не терпевший дома ни беспорядка, ни насекомых.