Целуются зори

Белов Василий Иванович

Николай Иванович ждал Егоровича около часа, потом зашел к дантисту и спросил, не был ли тут старичок в военной фуражке.

— Вы знаете, исчез! — Зубной врач с непонятной веселостью развел руками. — Исчез!

Дантист хотел спросить, какие нынче виды на урожай, но бригадир, мысленно ругаясь, выбежал на улицу.

Было уже десять часов с минутами, а совещание открывалось в одиннадцать. Искать спутников не имело никакого смысла. Николай Иванович решил делать свое дело, из-за которого и приехал. Но пока он ждал нужный автобус, пока доехал до места, прошло еще более часа. Он опоздал на совещание. В вестибюле

Дома культуры стоял дежурный с повязкой, весь народ был уже в зале, и Николай Иванович плюнул с досады: «Ну что за канальство! Связался с кем, один в милиции, другой неизвестно где. Все из-за них!» Он в горячке хотел было плюнуть на все и сразу же поехать домой. Но пароход шел рано утром на следующий день, да и уезжать одному, бросать Лешку с Егоровичем было как-то неловко.

И вот, раздумывая, что делать, Николай Иванович вспомнил про Настасью. Пришло спасительное решение: найти пока хотя бы Настасью. Настасью же надо было искать в церкви.

— Гражданин! — Николай Иванович остановил представительного мужчину с портфелем

— Да?

— Теперь, значит, в части церквы… Церква где, скажем?

— Не знаю. Не могу, не знаю. — Мужчина спешил. — А вы что, верующий?

— Да я… не то чтобы… — Бригадир был не труслив, но от такого вопроса смутился.

— Ничем в этом отношении не могу помочь, — сказал мужчина, как-то пристально поглядел и пошел дальше.

Николай Иванович спросил у каких-то девушек, но те засмеялись. Парень в очках только пожал плечами. Никто не знал. Наконец Николай Иванович догадался спросить у старухи.

— А вот, милой, садись-ко на этот автобус да поезжай, спросишь остановку Садовую, потом все влево пойдешь, будет кладбище, дак ты иди все прямо, не сворачивай. Вон автобус-то, тут останавливается!

Пассажиры втиснули Николая Ивановича в автобус. Он спросил опять про «церкву». Одна женщина сказала, что ехать надо три остановки, а ее соседка заявила, что ехать надо совсем в другую сторону.

Он вышел из автобуса как из бани. Начал спрашивать не церковь, а кладбище. И правда, кладбище знали почти все и точно указали дорогу.

Николай Иванович ступил за разломанную оградку, под сень старинных деревьев. Шум города долетал и сюда, однако Николай Иванович почувствовал некоторое облегчение от жары и толкучки. Подростки и ребятня штурмовали чей-то еще довольно устойчивый склеп: играли в войну. Бородатая коза, не забывая про жвачку, глядела на этот штурм. Николай Иванович покосился на стакан и пустую бутылку, оставленную кем-то на древнем купеческом памятнике, прошел тропинкой к храму. Две старушки сидели на паперти и не очень настойчиво просили копеечку, в церкви шла служба. Народу было немного. Николай Иванович забыл вовремя снять кепку и, получив в бок тычка, не пошел дальше. Поперетаптывался, ища глазами Настасью, повздыхал кадильного запаху и вышел. Настасьи нигде не было.

Николай Иванович устало сел на приступок у паперти. Снял кепку, положил ее на колени и вытер платком пот с лысеющего загорелого лба. Вид у него был совсем не бригадирский. Вдруг он плюнул от обиды: кто-то бросил ему в кепку пятачок. Вскочил и хотел уйти.

— Ой! — Настасья всплеснула руками. Они сильно обрадовались, словно не видели друг друга несколько лет. Особенно Николай Иванович. Он отдал ей пятачок обратно. Настасья положила пятак старушке и громко сказала

ей:

— Степанушка помяни, Степанушка!

Акимовна тоже ходила и раздавала медные деньги, потом старухи соединились. Николай Иванович поздоровался с Акимовной.

— Дак где мужики-то? — спросила Настасья.

— Не говори, всех растерял. Обоих!

— Ой, ой! Да где ночевали-то? Николай Иванович подрастерялся:

— Да тут, у однех… Всю ночь не спали.

— Вот и шли бы к нам ночевать-то, — сказала Акимовна. — Места хватило бы.

Николай Иванович не заметил, как пришел на квартиру к Акимовне.

* * *

Лешка, Шубин и Стас провожали призывника. У сборного пункта в толпе слышались песни, Лешка старательно и добросовестно играл на чьей-то гармони. Похожая на кубышку веселая молодка платочком обтерла пот на его лице, пошла плясать.

— Фаинка? Шпарь! — вскидывался какой-то дядька, видимо, хозяин гармони, а Фаинка плясала и правда очень красиво и от души, с песнями:

Поиграй повеселей Частые переборчики, Тяжело переносить Пустые разговорчики!

Стас в сопровождении молчаливого Шубина ходил от компании к компании — всюду у него оказывались знакомые. Фаинка плясала с дядькой, который, вероятно, провожал в армию сына. Фаинка плясала, пела и плакала на ходу:

Неужели, моя матушка, Тебе меня не жаль, Посадила на машинушку, Сказала — поезжай.

И Лешка играл на совесть, он знал толк в хорошей пляске и старался, как и Фаинка, которая знала толк в хорошей игре. Но дядька устал, и Фаинка, отдышавшись около Лешки, запела длинную:

На Муромской дорожке Стояли три сосны, Прощался со мной милый До будущей весны.

Стас хлопал кого-то по плечу, призывники стояли около родных и знакомых, слышались говор и напутствия. Вдруг сержант Демьянчук поправил старую, видимо, выданную в комендатуре пилотку, встал по стойке «смирно»:

— В шеренгу по одному становись!

Никто не остановился, новобранцы разговаривали с родными.

— Становись!

Музыка и песни смолкли. Когда призывники построились, сержант скомандовал:

— По порядку номеров рассчитайсь!

— Первый, второй, третий… — послышалось в шеренге.

Одного новобранца недоставало. Вчерашний призывник стоял с девушкой далеко у забора и не торопился в строй. Сержант подскочил к Лешке:

— Встать! Как фамилия?

— Да я… — Лешка еле стоял на ногах.

— В чем дело, Демьянчук? — спросил подошедший

офицер.

— Как фамилия? — горячился сержант. Лешка же только улыбался.

— Фамилия?

— Да я…

— Отставить разговоры! — Сержант был взбешен. — Фамилия?

— Да он же не наш, — послышалась реплика из строя. — Чужой!

Настоящий призывник уже догонял строй.

— Идите, еще наслужитесь, — смеясь, сказал Лешке лейтенант. — Ведите строй, Демьянчук!

— Нале…фо!

Строй двинулся на вокзал.

Площадка около сборного пункта опустела, Лешка уселся на бровку. Фаинка попыталась поднять его на ноги, но он снова уселся и даже приноровился лечь. Сердобольная Фаинка, которой так понравилась Лешкина игра, опять попыталась привести его в чувство: