Целый осколок

Ясный Дмитрий

Он посмотрел на солнечный свет рвущийся в открытое окно — лето. Осторожно подставил руку под теплый луч — не обуглился. Потрогал клыки во рту — островатые и большеватые, но вроде бы в норме. И кожа у него, по крайне мере на руках, розовая, здоровая, не как в фильмах мертвенно-бледная. Сердце стучит гулко, ровно, сильно, как матерым суперпрофессионалом отрегулированный мотор. Поет. Пульс? Очень хороший пульс. Как космический пульс, ровный как у астронавтов — все положенные 60 в минуту. Метроном. Нет он не вампир, это точно. А кто тогда? Эта вот золотая дымка в глазах, это ведь не очень нормально?

Есть тут поблизости хорошие офтальмологи?

— Ваш сидр, Владыка.

— Спасибо, Себастьян — что это он так дергается, словно обычная благодарность равна ордену или даже больше, судя по его просиявшему лицу?

— Я счастлив вам служить, Владыка!

— Мы счастливы служить вам, Владыка!

Ого, какой бас у этого Бруно! Как корабельный ревун, мля! Почти оглушил, сволочь здоровая!

— Вольно, вольно. Расслабьтесь, дети мои. Не нужно служить человеку ли, идолу ли, как богу. Грех это. Господу служите, от сердца и души служите, не ради злата или пищи телесной, а ради спасения душ ваших.

Твою-жжж… Это то как он так завернул? И без шпаргалки? Естественно так, без надрыва или вымученного-заученного, словно от сердца выдал, словно он проповедовал или отправлял службы ежедневно. Привычно и не по разу в день.

«Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твое! Да придет Царствие Твое!» Басистый раскат вспух в голове, ударил в виски. В голове рваными, подрезанными и склеенными, потрескавшимися черно-белой негативами замелькали кадры, обрывки фильма, статичные сценки, ролики без начала и конца.

Вот молодой юноша срывает виноградную ягоду, его другая рука на рукояти шпаги. Привычно и обыденно. По праву рождения. Он смеется, отталкивает пальцами унизанными перстнями чью-то руку, игриво щекочущею его стебельком.

Красный песок пустыни, ветер сушит глаза, один стоит над другим, в руке стоящего гудит, плавит глубокой бороздой песок, багрового цвета меч. Глаза стоящего до краев залиты тяжелым золотом. И тяжелые, гортанно-шипящие слова древнего языка сносят песчинки в сторону, связывают своей силой ветер, сами расправляя темные крыльями плащ нового Дарт-лорда.

Горящий БТР, чьи-то окровавленные, исцарапанные, грязные руки тащат его от жарко горящего железного гроба. С криком сбивают с него пламя. Госпиталь, награды. Граната, контузия, плен. Нехорошо получилось, кровников с еще Первой встретил. Чрезвычайно ему рады были, как только не убили — бог ведает! Вредный оказался, выжил. Госпиталь. Увольнение из рядов. Сияющие оклады икон, тепло свеч, изуродованные руки с отрезанными указательными пальцами заливают масло в лампаду.

Лица, лица, лица. Юное, более взрослое, взрослое, старое. Юноша, мужчина, зрелый мужчина, глубокий старик.

Леонардо Мауриччи де Ла Маттэо де Франко Раннийский, сын герцога, наследник. Избалованный, капризный, равнодушный, пресыщенный. Не хотящий уже ничего и желающий всего и вся. Власти, могущества, богатства и преклонения. Много.

Дарт Кэлл Сутта, далекий-далекий потомок истинных ситхов и темных джедаев с красноватой кожей, необычайно жестокий и властолюбивый. Предавший и убивший своего Учителя, завладевший его собранием голокорнов. Отшельник, маг, достигший невероятных успехов в Темном мастерстве и ситхской

алхимии. Сознательный гематофаг, пьющий кровь разумных как вино, разумное чудовище в человеческом облике. Растворившийся, сгинувший в Силе после неудачно проведенного ритуала по обретению еще большей силы и могущества. Еще больше силы, могущества и власти. Не вышло, хотя к успеху шел. Но он переоценил себя — невероятный апломб в негативном значение слова, сгубил ситха. Гневные эмоции помогли. Добили.

Капитан разведроты Леонид Кузнецов, обгоревший на Первой чеченской, попавший в плен и лишившийся указательных пальцев на Второй. Сперва почти монах, потом, после семинарии поп в убогом сельском приходе, что без сомнения присовывал изуродованный кулачище под глаз перебравшему самогонки грешнику, да и другое присовывал тоже очень грешным дояркам и птичницам. Обычный сельский поп с разбитой головой остывающий у обворованного иконостаса. Даже молитва не прошепталась — быстро умер.

Не успел помучаться божьей милостью. Не желающий ничего, простивший всех — своих убийц и жену, плюнувшую ему в лицо. И пьяную, грязную, что-то кричащую и что-то требующую от него дочь. Не родную дочь, от другого дочь, но которую он растил как свою. Пытался вырастить. Тоже не получилось.

Все они что-то говорили ему, говорили с ним, объясняли, рассказывали, требовали, просили, благословляли.

Он слушал их, слышал их, понимал их, но не успевал осознать, принять, ответить и спросить. В разуме неистовствовал шторм, топящий кусочки его личности, их личностей. Бушующий ураган уносил осколки мыслей, фраз, выводов. Ревущий смерч втягивал в себя все, что было верным, правильным, переламывал и выбрасывал, развеивал пылью над пустыней сознания. Пол вдруг приблизился к лицу, тяжелый медный кубок так и с не отпитым, тяжело и густо пахнущим яблоками сидром выскользнул из пальцев. Великая Темная Мать ласково подхватила его под голову, накрыла глаза сухой, чуть-чуть шершавой, усталой ладонью и он уснул в спасительной темноте.

«Засыпай, на руках у меня засыпай. Засыпай под пенье дождя. Ты найдешь свой потерянный рай».

— Заря, где моя одежда?

— Владыка вы очнулись! Сейчас, мой повелитель!

Легкой птичкой девушка сорвалась с края его постели, вспорхнула крыльями-руками распахивая створки здоровенного шкафа, монструозной помеси раздевальни и сундука-переростка. Тонкими, невесомыми ручками-веточками, крылышками, ага, распахнула. Легко и непринужденно.

Что же создал этот Дарт Кэлл Сутта, злой гений, сумасшедший творец, повелитель плоти. Чудовище? Чудо? Остановимся на чуде, ведь Заря так чудесно прекрасна и невероятно красива.

М-да, он был гением, этот краснокожий. Сможет ли он также? Скорее всего — да. Там внутри него, в глубине сознания, в полной готовности, по щелчку пальцев готовы всплыть на поверхность авианосцами флотами цельные массивы знаний и умений. Структурированные, отформатированные, каталогизированные. Все ему доступно, подвластно, покорно. Он цел, он целостен. Он цельный осколок трех личностей, слившихся, сплавившихся во едино. Осколок целого.

— Ваш одежда и ваш плащ, Владыка!

— Спасибо, Заря — называть ее слугой не поворачивается язык.