Цена империи. Чистилище
Шрифт:
— Теперь оговорим некоторые детали, — сказал подпоручик сразу поле того, как положил перед Элпидином пачку ассигнаций. Сейчас нас сфотографируют. В комнату принесли аппарат, и Лабунский встал рядом с сидящим Михаилом и положил ему руку на плечо. Петрович, который оказался ещё и фотографом быстро сделал несколько снимков. Запомните, Михаил Константинович, если через какое-то время к вам придёт человек и предъявит вот этот снимок, то это значит, что Матушке-России нужна ваша помощь. С Богом, ступайте, вас незаметно проводят до пристани и обезопасят от нежелательных встреч. Когда молодой революционер добрался до Швейцарии и сумел там неплохо устроиться, то в первое время он одновременно ждал и боялся появления вестника от этого генштабиста, которого неизвестно
Когда полки под командованием генерала Скобелева штурмовали Шипку и Плевну, Элпидин начал сбор информации, коя касалась происков и интриг европейских держав, направленных против России, но никто к нему не пришел. А посему Михаил Константинович решил, что о нём забыли и был просто ошарашен сегодняшним визитом. А что если фотография попала в чужие руки и перед ним не офицер генерального штаба, а палач уполномоченный «Землей и волей» казнить отступника и предателя дела революции? Перед его глазами возникли жуткие картины расправы революционеров на агентов охранки, навеянные рассказами очевидцев и газетными публикациями. Он буквально почувствовал, как трещат и ломаются кости его черепа от удары гирей, а клинок раз за разом кромсает его сердце и живот. От таких мыслей струйки холодного пота пробежали по спине, и рубашка мгновенно промокла. Нужно все отрицать. Господин издатель немного поерзал в кресле, заняв более удобное положение, откашлялся, и придав голосу возмущенные интонации с толикой обиды выдал фразу:
— Я не имею чести знать вас, милостивый государь и с какой целью вы обманом проникли в мой магазин. Что касается сей фотографии, то мне нечего стыдится знакомством с подпоручиком Лабунским, коей убедительно доказал, что среди офицеров русской армии есть люди помнящие заветы декабристов. Можете так и передать тем, кто вас прислал: Михаил Элпидин никогда не был предателем и агентом жандармерии и никогда им не станет. А засим, прошу покинуть сей дом и никогда не возвращаться.
На челе издателя выступили крупные бисеринки пота. Посетитель же оставался невозмутимым, а тон его был даже несколько ироничен:
— Хватит комедию ломать, господин издатель, вы не в театре и не в суде перед присяжными заседателями, — мгновенно охладил благородную горячность своего визави. — Я пока пришел не за вашей жизнью, а всего лишь поговорить. И запомните, я вам не враг, а, можно сказать, ваш ангел-хранитель. Для того, чтобы полностью рассеять сомнения, то дворник Петрович, а точнее полный георгиевский кавалер и фельдфебель в отставке Иван Петрович Кузнцецов просил вам кланяться и очень переживал по поводу вашего плеча, пережившего близкое знакомство с его рукой. Но хочу заметить, Михаил Константинович, что вам ещё повезло. А вот несколько турецких аскеров имевшие неосторожность сойтись с ним в рукопашной при штурме Плевны отправились в Джаннат[1] несколько потрепанными и навряд ли смогут ласкать гурий в виду отрубленных рук и голов.
Элпидин воспринимал этот поток информации, свалившийся на него в одночасье с видимым волнением, воспоминания о столь «скользком» эпизоде его жизни не доставали господину издателю огромного удовольствия, а при словах о фельдфебеле сразу же предательски разболелось плечо.
— Как вы понимаете, господину Лабунскому сейчас немного не до вас. Тем более, что я являюсь, как и мой коллега, офицером Генерального штаба Российской Империи. А вот наших оппонентов, коих вы относите к друзьям или союзникам
Неприятный посетитель сделал паузу, убедившись, что его слова ложатся на возделанную почву. Господин издатель действительно относился к деньгам и прибыли своего детища с трепетом, достойным скупого рыцаря незабвенного Александра Сергеевича. С работниками он не был щедр и стремился сэкономить всюду, где была малейшая возможность. На святое дело борьбы с царским режимом средства выделял, но всякий раз многократно напоминал, что его издательство и так все время работает на нужды народного восстания, во что господа революционеры конечно же, не верили. Рыбка клюнула, пора подсекать!
— Мне не хочется выступать в амплуа Кассандры, но вам вынесен приговор и даже назначен приемник или наследник, а по совместительству и палач. Тем паче, что он весьма искушенный душегуб.
— И кто же он, — деланно безразлично спросил русский швейцарец, хотя это притворство вряд ли могло обмануть более или менее проницательного человека. Я его знаю?
— Знаете, Михаил Константинович, хорошо знаете. И опусы его читали, а может и печатали. Да и дискуссировали вы с ним изрядно. Имя Сергей Михайлович Кравчинский вам знакомо?
Мезенцев заметил, что, услышав это имя, на лице издателя кроме страха промелькнула и гримаса ненависти. Следовательно, семена упали на благодатную почву и теперь можно сделать Элпидину конкретное предложение.
— Михаил Константинович, позвольте напомнить вам вот этот постулат: «Amicus meus, inimicus inimici mei»[2]. Кравчинский — это преступник и убийца, нарушивший законы земные и божьи. Но кроме того, он верный слуга британцев, извечного врага государства российского. А посему давайте сделаем так: вы называете мне место, где в протяжении ближайших трёх дней может находится сей субъект. И если по истечении этого времени произойдут некие события, то можете более не опасться за свою жизнь и имущество, да и вопрос со швейцарским гражданством скорее всего будет решен. А кроме этого, даю вам слово офицера, что после этого ваши обязательства перед Генеральным штабом будут считаться исполненными. Впрочем, если вы захотите поделиться интересными сведениями, то они будут оплачены, естественно, золотом, и исключительно наличными, никаких банков и счетов.
— У меня есть такие сведения, но как я смогу объяснить товарищам появление довольно значительных средств у меня…
— А что, вы считаете, что найденные вами секреты будут того стоить?
— Уверен. Я умею считать деньги. И я знаю, что вам нужно в первую очередь. Просто так получилось, что это попало ко мне…
— А если к вам попадет еще и рукопись утерянного романа господина Чернышевского? Того самого, которого ему так и не дали восстановить?
— Как? Вы имеете в виду «Что делать?»
— На Руси есть дав главных вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?».
Издатель сразу же пришел в себя и стал похож на хищника, почуявшего запах добычи, казалось, что его хорошо ухоженные ногти превращаются в когти, а зубы — в клыки. Еще бы уши к морде прижать — и вылитый тигр перед прыжком.
— Как же так получилось? — вопрос как бросок кинжала. Но посетитель продолжал сохранять абсолютнейшее спокойствие и никуда ироничность не собирался убирать.
— Неужели вы считаете, что потеря господином Некрасовым этого романа была случайностью? Мы помогли его потерять. Слишком лояльный цензор расстался с местом[3], и мы постарались сделать всё, чтобы господину Чернышевскому было не до того, чтобы его восстановить.